Индивидуум

— Протекторы не смогли бы поступить иначе, — глухо и смиренно отозвался Стефан, констатируя неприятную правду. — Павел вряд ли хотел идти на такое, его вынудил закон. Его наверняка мучила совесть, он старался за тобой приглядывать. Павел тобой всегда дорожил. Фри, клянусь… я правда не помнил. Если бы все было иначе, то…

— То что? Ты бы мне все тут же рассказал?

Он подступил на шаг, а Фри поспешила отпрянуть.

— Я думала, что прошлое навсегда утрачено. А теперь не знаю, кто я такая. Что я такое. — Она яростно вскинула глаза на Стефа. — А ты знаешь? Ты видел те записи, да? Как меня зовут на самом деле?! Ну давай, скажи!

— Мне все равно. Какая мне разница, кем ты была до этого? Почему меня это должно касаться?

— Да тебе на всех плевать! — надрывно закричала она. — Верно, тебя это не касается! Никогда и ничего не заботило, кроме себя! Тебе ни до кого нет дела!

Он сник, словно ему влепили затрещину. Не моргая смотрел на Фри. А после спокойно выдал простую и очевидную для всех, кроме нее, истину:

— До тебя мне есть дело. Больше, чем до кого бы то ни было.

Казалось, остановился ветер, движение планеты и небесных сфер. Лишь Стефан продолжал двигаться, колебаться. Он потупил взгляд в сторону, от напряжения схватился за затылок.

— Я не знаю, что тебе делать с этим. Но ты просила быть честным, правда ведь?

Земля вновь заскрежетала вокруг своей оси.

— Почему? — спросила Фри, продолжая затравленно пялиться на Стефа.

— Потому что я идиот и что-то разглядел в тебе еще при твоем первом появлении в Соларуме? Потому что у тебя хватило неосторожности простить меня после всего мною сказанного и сделанного? Потому что ты мила, отважна, решительна, жизнелюбива и зачем-то так чертовски добра, даже ко мне? Потому что ты видишь хорошее в тех душах, которые того вовсе не заслуживают, и убеждаешь их, что это хорошее, возможно — только возможно, — реально?

Он затряс головой, словно пытаясь выбросить оттуда видения и мечты, которым до этого верил, и отрешенно посмотрел на травмированную руку. Листва ближайших кленов яростно зашелестела от ветра, разнося густой травянистый запах.

— Я… знаю, что тебе это не нужно. Некстати маяться с таким, как я, быть рядом с Палачом. Со мной сложно: я грубый, мерзкий, раздражительный. В конце концов, я старый. Черт, да я застал времена, когда в моде были клеш… Но не в этом дело. Ты можешь это из головы выбросить, со мной все будет нормально. Но я хотел, чтобы ты знала: раз ты можешь воспринимать меня любым — что годы назад, что сейчас, — то мне тем более все равно на твои перемены. Кем ты была, кем будешь. Каким бы путем ты ни пошла, что бы ни выбрала… ты можешь рассчитывать на мою полную поддержку. Я всегда буду следовать за тобой.

Стефан едва успел договорить, как Фри, под весом всего за сутки произошедшего, узнанного и с таким трудом принятого, упала на колени. Ком в горле растворился, сил не было ни на крики, ни на слезы. Фри выплакала все до последней капли уже давно. Она шарила пальцами по земле, точно в попытке собрать осколки вновь разбитой личности, при этом не узнавая себя ни в одном из фрагментов.

Стеф зашаркал по асфальту. Сначала осторожно, будто боясь нарушить границы Фри, но затем приблизился, сел рядом, вплотную, и прижал к себе, хоть без одной кисти и вышло слегка неловко.

Фри с отрешением слушала, как быстро и взволнованно бьется его сердце. Как стук колес старого локомотива. Даже препараты Лазарета не смогли полностью отбить ни запаха сигаретного дыма, ни резкой вони чертова растворителя, который он использовал в работе с красками.

Стефан начал отстраняться.

— Послушай, я…

Фри подалась к нему и обхватила за шею, уткнувшись носом в плечо. Стеф замер, оторопев, но вновь сомкнул руки за ее спиной. Он поддерживал, как и обещал.

— Пойдем, Фри, — тихо сказал Стефан спустя минуту. — Нам пора домой.

* * *

Я вылез на крышу тем же путем, которым мы пользовались на дне рождения Дана. Вновь вышло неграциозно, в этот раз — из-за гудящего от боли тела. Мышцы до сих пор будто отходили от долгой заморозки; мысли, впрочем, тоже. Но мне остро требовались свежий воздух и одиночество. В комнате бы меня нашли, в лесу, скорее всего, тоже — но какой идиот пойдет на крышу?

Устроившись на самом краю и свесив ноги над пропастью, я лег спиной на ровный каменный скат. Спину приятно холодило. Даже это казалось огромной наградой за все пережитое. Минувшие события все еще не утрамбовались в голове до конца. Обливион, Грей и Сара, инквизиторы, прошлое Фри, Ханна… Образы вновь опрокинулись на меня. Я так устал. Просто-напросто устал…

Не знаю, сколько я продремал там, но разбудил меня внезапный и отчетливый звук шагов. Громкий стальной лязг. Шум доносился из-за ближайшей башни. Начав обходить ее с тревогой на сердце, я увидел тень и отступил, панически сникнув.

— Вот так встреча, а? — бросил мне Поллукс.

Следом за ним шел Зербраг.

Сердце грохнуло в горле, я на одних рефлексах отпрянул еще дальше и стиснул в руках кровное оружие. Сдержать силы вновь не вышло, и светозарный огонь полыхнул на лезвии копья.

Поллукс изумленно расхохотался.