Индокитай: Пепел четырех войн (1939-1979 гг.)

Особенно трудно приходилось кадровым разведчикам. Если все гражданские собирали информацию на уровне дилетантов, то от разведчиков Центр требовал квалифицированного профессионального подхода. Но требования, как часто бывает, превышали реальные возможности разведки. Интеллектуальная, страноведческая, литературная, языковая и иная «гражданская» подготовка журналистов и дипломатов, а также разных других «докторов различных наук» были выше, чем у кадровых разведчиков. Они в этом не признавались, но все знали и делали необходимые разумные выводы.

Они «поделили» между собой «интеллектуалов». Военные через атташат «работали» с «Правдой» и «Известиями».

КГБ (через резидента – сначала 1 -го секретаря, затем советника, а также через замов резидента – консула и зама торгпреда) поддерживал отношения с корреспондентами ТАСС, «Известий», «Правды», «Радио-телевидения». АПН в 60–80-х годах был почти «вотчиной» военной разведки (ГРУ). Многое считалось «нормой». Все знали «кто есть кто», но все тогда умели хранить тайны. С одной стороны была война. С другой – на всех был один ЦК-Кадровые разведчики «поселились» в среде советских журналистов только с 1967 года, и это стало создавать некоторые неудобства для газетчиков, тассовцев и радийцев. Как бы не все стало можно высказывать вслух. Наверняка информация «уплывет», и никогда неизвестно, какое получит толкование. Но то, что разведчик обязательно использует ее в своих целях, это было ясно.

Не думаю, что обо всем этом не знали вьетнамцы, усилившие в 1967–1968 годах и без того повышенное внимание к журналистам. Появились сведения, что усилилась система подслушивания (в основном через телефонные аппараты), стали устанавливаться различные «жучки», а в 1970-х уже была закуплена спецаппаратура в Германии и Японии. Разведчикам, журналистам и всем, кто работал не в посольствах, пришлось перестраиваться, сознавая, что действуют под постоянным круглосуточным наблюдением и своими неосторожными поступками, высказываниями, даже отдельными «нескромными политическими, не говоря о военных, вопросами», могли бы поставить в трудное положение не столько себя – иностранца, сколько своего собеседника-вьетнамца.

Случаев высылки за открытый шпионаж советских, китайских и других граждан из Вьетнама не было, но вьетнамские граждане (и об этом доподлинно известно) на допросы к госбезопасности попадали, вынуждены были давать неприятные показания и получали определенные задания (начинали участвовать в «игре» контрразведывательных органов). Что же, шла война, и на многое были свои «скидки», многое можно было понять и объяснить. Тем более что Восток – дело хитрое… А о правах человека тогда говорили мало.

Иностранцы в Ханое «варились» в одном «котле», и здесь многое знали каждый о каждом. Возможно, некоторые «ярлыки» были предвзятыми и неточными, но так сложилось, что корреспондента «Франс Пресс» Жана Венсана, 45-летнего хромого человека, жившего в отеле «Хоа Бинь» с секретарем длинноногой блондинкой Региной, приписали к органам французской разведки. Мол, если служил во французской колониальной армии офицером в Индокитае, то так погоны и не снял. А хромота – последствие от ранения под Хайфоном – это лишь удобное прикрытие. Машину водила Регина, а Жан Венсан только пил виски и коньяк, собирал информацию через посольские каналы и отправлял информацию в Париж. (Информация эта вся обязательно проверялась и визировалась отделом печати МИД, а наделе службами безопасности ДРВ.) Слежка за Венсаном велась почти в открытую, и Жан знал своих «опекающих» в лицо, а некоторых даже угощал бутылкой пива «Ханой» или «Чук Бать» в баре «Хоа Биня». (В колониальный период – «Мажестик».)

Следующий Жан из «Франс Пресс» – Жан Маолик жил уже в отдельном доме. Переводчик у него был, пожалуй, самый подготовленный сотрудник УПДК Вьетнама. Однажды он совершил оплошность: не написал обычного «бао као» (сообщения, рапорта) на подопечного. За это он был сильно раскритикован и очень расстроился.

Маолик был человеком добрым и, узнав, что его переводчик подвергся критике – «фе бинь» – по его вине («в тот день он плохо себя чувствовал», провалялся в кровати и ни с кем не говорил даже по телефону – ничего и не на кого было доносить), посоветовал пожилому переводчику-вьетнамцу из УПДК (управления по обслуживанию дипкорпуса): «Ты не очень расстраивайся. Но чтобы тебя не выгнали с работы, в следующий раз если не можешь что-либо сам выдумать, то обратись ко мне. Я сразу что-нибудь натворю или скажу «лишнего». В целом все тогда обошлось, но журналисты «намотали себе на ус», как следовало себя вести, если сотрудники УПДК приходились им по душе. А такое бывало.