Indrik_2011_Yugoslaviya

Политическая практика первых месяцев «временного периода» явила продолжение борьбы хорватских деятелей с главным, по их мнению, конкурентом - Радикальной партией, которая воплощала для них все отрицательные черты великосербской политики. В устранении сербиянцев с наиболее главных государственных постов - в этом, по мнению Й. Смодлаки, основа будущего благополучия государства, гарантия от «неограниченной власти Пашича и, вообще, гегемонии Сербии». Заложить эту основу делегация Народного Вече СХС и подававший ей из Франции советы А. Трумбич попытались уже при формировании первого югославского правительства.

По словам Й. Смодлаки, «представители пречан, желавшие, чтобы в нашем первом правительстве были представлены все части нашего народа «в справедливой пропорции», не могли согласиться на то, чтобы представители Сербии получили половину всех портфелей, включая наиболее важные»²⁷. Высшие соображения не позволяли допустить выходца из Сербии до управления внутренними и внешними делами: «В таких значительных вопросах, от которых зависит. судьба государства, не разбирается ни один сербиянец». Смодлаке вторил Трумбич: «Если бы министр иностранных дел был из Сербии. наше государство не было бы признано, и наш народ и дальше остался бы в бесправном положении»²⁸. В результате «министром полиции» стал С. Прибичевич, которому предназначалось служить «мостом между сербами и хорватами», доверие которых он заслужил своей прежней деятельностью. Необходимость назначения А. Трумбича на пост министра иностранных дел состояла «в предоставлении загранице доказательств нашей народной солидарности и политической зрелости»²⁹. Назначить А. Корошеца заместителем премьера нужно было только потому, что он стоял во главе одной из «народных организаций».

Сколь ущербной была логика подобных назначений, столь плачевными были их последствия. Показательна безуспешность дипломатической карьеры А. Трумбича. Уступка ряда южнославянских регионов Италии стала предметом яростной критики, которой первый министр иностранных дел подвергся со стороны и сербов³⁰, и хорватов³¹.

Особые надежды в Загребе связывали с деятельностью Прибичевича на посту руководителя МВД. Однако первый министр внутренних дел стал не хорватским агентом в Белграде, а, наоборот, - проводником жесткой централизаторской политики Александра Карагеор-гиевича. Смодлака недоумевал: «Как только он пришел к власти в Белграде, стал проводить политику совершенно противоположную той, которую мы от него ожидали»³². Схожим образом повел себя и Корошец, чье умение играть на сербохорватских противоречиях сделало его в глазах хорватов едва ли не самым главным источником всех их бед.

Таким образом, первые же послевоенные месяцы показали хорватским политикам безосновательность их властных амбиций, реализации которых воспрепятствовало не столько нежелание сербского руководства уступать им свои позиции, сколько политический дилетантизм, выразившийся в полном отсутствии мало-мальски внятных рецептов решения многочисленных проблем Королевства СХС и, в частности, своей «домовины».

Поражения представителей загребской буржуазной интеллигенции на внутреннем и внешнеполитическом фронтах ускорили утрату ими роли самопровозглашенных эксклюзивных делегатов от Хорватии, которую друг у друга стали оспаривать прибиче-вичевские ультрацентралисты-демократы и сепаратисты радичевцы. В этих условиях хорватские умеренные потеряли и волю, и заинтересованность в том, чтобы проявлять организационную и идеологическую стойкость. В частности, Хорватское объединение раскололось на немногочисленных сторонников продолжения конструктивного диалога с официальным Белградом и на тех, кто перешел в лагерь сепаратистов, вступив в Хорватский блок.

Среди причин идейной метаморфозы - несбывшиеся ожидания от объединения с Сербией. Большая часть хорватских политиков готова была сохранять лояльность в отношении официальной идеологии и государственной власти Королевства СХС только до тех пор, пока занимала в ней ведущие позиции. Во время войны и в первое время после нее приверженность национальному унитаризму предоставляла удобную возможность критики главного конкурента, которого всегда можно было обвинить в «великосербском» уклонизме.

Югославизм как идеология, положенная в основание Королевства СХС, в силу различий его понимания в Загребе и Белграде скорее разделял, чем сплачивал участников объединительного процесса. И до, и во время Первой мировой войны военные и дипломатические завоевания Сербии многими хорватскими политиками с репутацией «югославян» воспринимались с плохо скрываемым раздражением³³. Не мудрено, что, не выдержав соперничества и с более удачливыми и последовательными «пророками» народного единства, и с теми, кто вовремя определил истинные настроения широких масс хорватского народа, загребские политики не замедлили освободиться от балласта прежних убеждений и «броситься в объятия» Степана Радича.

* * *