Индукция страсти

Обтерев все кровавые мазки на теле Бланш, осторожно запахиваю халат и поднимаю её на руки. Надо же, я ещё не носил никого так. У меня и женщин-то не было, чтобы сделать это. И действительно, таким способом проще передвигаться. Так я буду уверен, что она добралась до места назначения. Мне проще представлять, что Бланш лишь утомилась, а причина её бледности – долгие ночи рядом со мной, безустанные дни, наполненные шёпотом и стонами, но никак не потому, что я заставил её испытать физическую боль, переживая свой собственный ад.

Положив Бланш на кровать, отхожу, чтобы Гамильтон поставил ей две системы. Я ожидаю, что тут же отойдёт от неё, а он смотрит. И это меня злит даже сейчас. Я хотел бы насытиться тишиной рядом с ней, подготовиться и остудить все свои чувства, которых до сих пор боюсь, но это невозможно. Если кто-то долго находится рядом с ней, то я превращаюсь в безумца, готового разорвать руками того, кто не позволяет мне дотронуться до её кожи и услышать её дыхание.

Гамильтон, наконец-то, поднимается с кровати, освобождая мне место. Но я, будучи до сих пор потерянным в том, что на самом деле ощущаю и не имеющим представления, как это назвать, пододвигаю стул и сажусь на него.

– Сэр, я могу у вас кое-что спросить? – Интересуется он.

– Можешь.

– Каково это – любить такую женщину? – От его слов резко поворачиваюсь и хочу заорать, чтобы пошёл вон отсюда. Всё меркнет, когда вижу в его глазах не издёвку, а мягкое желание помочь мне разобраться в себе.

– Ты считаешь, я влюблён в неё? – Сухо спрашиваю, возвращая свой взгляд к Бланш.

– По вам трудно сказать, мистер Рассел. Но ваши поступки говорят именно об этом. Раньше вы бы её уничтожили, не позволив даже и слова сказать. Раньше бы вы настояли на своём, и этой женщины никогда не было бы в доме. Раньше вы бы не смеялись и не вели себя, как ревнивый мужчина, считающий, что вам принадлежит чьё-то сердце. Всё изменилось, когда вы углубились в попытки изучить мисс Фокс. Наверное, если бы это был мужчина, то он бы давно уже рассказал всё вам. Но женщины, они могут быть неподвластны даже самой природе. Их интуиция развита намного острее, чем у нас. Женщины живут и насыщаются чувствами. Ради них они могут умереть. К тому же тот крик из вашей спальни убедил меня в том, что мисс Фокс не просто женщина. Она ваша. Простите меня за то, что вновь влез в вашу жизнь, сэр. Я узнаю, изменилось ли что-то за пределами дома, а затем до семи утра буду отдыхать. Если что-то будет нужно…

– Опасно, – перебивая его извинения, отвечаю я. – Любить её опасно для сознания. Я не имею ничего, что могло бы меня заставить сознаться в этом. Но моё сознание абсолютно точно принадлежит ей. Что бы она ни сделала, я буду находить причины для её оправдания. Что бы она ни сотворила, я найду возможность повернуть это в свою пользу. Меня не волнует, кем является мисс Фокс за пределами моего разума. Для меня она просто гадюка, которую я буду греть на своей груди так долго, пока она меня не обнимет смертельным удушьем.

Гамильтон выходит из спальни, так и не произнеся ни слова больше. Он оставляет мне время принять мои чувства такими, какие они есть. Боюсь ли я их? Нет. Это уже глупо и может повлечь за собой худшие последствия. Изменюсь ли я? Нет. Я психопат, но теперь у меня есть причина, чтобы попытаться примирить между собой несколько сторон моего я.

                                               ***

– Она до сих пор спит, но хотя бы её больше не знобит, – рядом со мной садится Молли, и я отрываю свой взгляд от изучения карты Лондона.

– Ты будешь постоянно там сидеть? – Фыркая, вновь пытаюсь вернуться к своим мыслям, но тщетно. Мало того, что меня выгнали из той спальни шесть часов назад, так теперь не впускают туда вообще. Сестра, как наседка, хлопочет над Бланш, находящейся до сих пор без сознания. А я теперь виновен во всех бедах.

– Да, если понадобится. Это ты усугубил положение, не я. И, в свою очередь, я больше не допущу такого, точнее, не дам тебе причинить ей боль и умереть из-за ревности, обиды и твоей неполноценности, – едко отвечает она.

– С чего такие выводы? С каких пор я стал неполноценным? – Хмыкаю от такой глупости.

– Скорее, ты будешь таким до тех пор, пока не убедишься, что твои чувства взаимны. Моим доводам ты не веришь, а Бланш может утаить это от тебя, и снова ты закроешься в себе. Так что лучше вспомни, как ощущал себя, когда был там один с ней, и пойми, что ничего не изменится, если ты не услышишь слова. Они иногда лишние, а вот поступки скажут тебе больше.

– Твоя философия утопична изначально, – замечаю я.

– А у тебя её, вообще, нет. Так что тебе нечего поставить против моих выводов, – парирует сестра. Удивлённо поднимаю на неё голову и изумляюсь, что случилось с забитой, закомплексованной девочкой, боящейся сделать что-то не так и убегающей от воспоминаний о насилии. Передо мной сидит молодая женщина, готовая спорить, пока не получит желаемого. И это вызывая слабую улыбку, так напоминает мне другую.

– Твоё самое любимое место в городе? – Мой неожиданный вопрос ставит Молли в тупик.

– Что?