Индустрия счастья. Как Big Data и новые технологии помогают добавить эмоцию в товары и услуги

Один из выводов Коуза, который имел самые далеко идущие последствия, заключался в том, что монополии не так уж плохи, как привыкли считать экономисты. Если сравнивать монополии с идеальным рынком, эффективным и полностью основанным на конкуренции, то, конечно, в таком случае они нежелательны. Однако такой идеальный рынок Коуз называл «школьной экономикой». Если бы экономисты открыли глаза и взглянули на капитализм, который существует в реальном мире, считал Коуз, то они увидели бы, что регуляция рынка зачастую контрпродуктивна. Если же, напротив, оставить компании в покое, то они могут добиться лучшего результата: не идеального, но лучшего из возможных. По мнению Коуза, функция экономики как науки заключалась в тщательном просчитывании возможных результатов в каждой конкретной ситуации, а не в фантазиях на тему идеального развития событий.

Коуз впервые выразил свой скептицизм в 1959 году, в своей получившей известность работе о рынке телекоммуникаций, чем немало удивил публику. Хотя Чикагская школа и не дружила с правительством, ее представители, по крайней мере, полагали, что рынки должны подвергаться некоторому контролю, с целью не позволять большим корпорациям доминировать на рынке и получать огромные прибыли. Однако все они были заинтригованы критикой Коуза и радикальностью его суждений. Директор предложил ему написать работу, которая бы объясняла его позицию, и позже она появилась под названием «Проблема социальных издержек», обретя славу одного из наиболее цитируемых трудов по экономике.

В результате двадцать один ведущий сотрудник Чикагского факультета экономики, почувствовав неладное, явились на специально созванное совещание, где все присутствующие прочитали работу Коуза и еще в начале вечера единогласно сошлись на том, что они с ней не согласны. Будто на семинаре в университете, Директор представил всем Коуза, дал ему пять минут, чтобы объяснить и защитить свою позицию, прежде чем в атаку пошла вся сила экономической логики. Как правило, на подобных встречах Милтон Фридман брал на себя роль агрессора. Однако в этот раз произошло нечто необычное: оказалось, что его логика не работает. Здесь мы вновь обратимся к воспоминаниям Джорджа Стиглера:

«Рональд не убеждал нас. Однако он отказался соглашаться с нашими ошибочными доводами. Милтон набросился на него с одной стороны, потом с другой, потом еще с одной. Затем, к нашему ужасу, Милтон атаковал не его, а нас. К концу того вечера расстановка сил поменялась. Двадцать один человек проголосовал за Рональда, и никто не проголосовал против»[168].

Как позже говорил один из студентов Коуза: «Он разделался с чикагцами по-чикагски»[169]. Его аргументация не подкреплялась какой бы то ни было антиправительственной идеологией. Он вовсе не боготворил этот нерегулируемый «пещерный» капитализм, однако Фридман больше не нашел в чем упрекнуть своего оппонента.

Однако у Коуза было то, с чем чикагские экономисты ничего не могли поделать: он стремился проверить каждое высказывание о том, каким образом должно осуществляться регулирование экономики и как должна выглядеть «хорошая» и «плохая» конкуренция, желая, кроме того, заставить политиков доказать, чем первая отличается от второй. Благодаря своему скептицизму относительно возможности существования совершенного рынка, этот ученый еще в большей степени, нежели Фридман и остальные, ставил под сомнение авторитет государства. По мнению Коуза, лишь научный экономический анализ может определить, нужно ли, в отдельно взятом случае, вмешательство или нет.

Симпатия к капиталисту

Стиглер считал, что на его глазах произошел научный переворот. Теоретическая база для государственного регулирования рынка потерпела поражение прямо в гостиной Аарона Директора. Выяснилось, что до 1960 года даже Чикагская экономическая школа, опираясь на некое метафизическое представление о морали, пребывала в заблуждении, считая, что государство обязано вмешиваться в одни ситуации и не вмешиваться в другие. Теорема Коуза, как позже окрестил ее Стиглер, доказала, что данное утверждение в корне неверно и что нет никаких причин полагать, будто такое регулирование способно автоматически уладить проблемы, возникающие между конкурентами.