Инерция страха. Социализм и тоталитаризм

Эволюционирующее мировое общество предъявляет ко всем странам требования, которые не могут быть удовлетво­рены на пути застойного тоталитаризма. Поэтому, если тотали­таризм не захлестнет весь мир, то, надо полагать, свежий воз­дух рано или поздно проникнет и в Советский Союз, и в Ки­тай. Противное возможно только в случае жестокой изоляци­онистской политики со стороны тоталитарных стран. Реальна ли эта возможность? Сколько бы ни пытались китайцы или ко­рейцы убедить себя и других, что свет льется на современный мир с Востока, они прекрасно понимают, как понимаем и мы, что исторический процесс, охвативший сейчас весь мир, есть вестернизация, усвоение и распространение культуры, возник­шей в Западной Европе. Распространяясь, западная культура впитывает в себя некоторые элементы восточных культур. Это, конечно, очень важно для будущей глобальной цивили­зации, но не меняет того факта, что в формирующейся культу­ре активной стороной является культура Запада, а не Востока. Тоталитарные страны — это фронтовые зоны формирующейся культуры, отсюда вытекают основные черты отношения чело­века в этих странах к человеку "тыла", центральной зоны. Это смесь болезненного ощущения своей неполноценности со здо­ровым ощущением своей энергии, своего желания "догнать и перегнать". Длительный, систематический изоляционизм в по­добной ситуации немыслим.

Для тоталитарных стран, как и для стран Третьего мира, Западный мир является единственным и естественным масшта­бом, мерой всех вещей. Самовосхваление советской пропаган­ды, ее попытки внушить, что "социалистические" страны ста­ли центром мировой культуры,— не больше, чем один из при­емов выполнения ею основной задачи - дезинформации насе­ления. До какой-то степени она достигает цели, и от "простого человека" можно иногда услышать словесные формулировки в этом смысле. Но в глубине души все без исключения знают, где масштаб и где точка отсчета. Знают это и вожди. Для вож­дей тоталитарных стран очень важно, чтобы изучение их "вели­ких идей" расширялось "в порядке зонального и континенталь­ного общего движения" и чтобы их еще не оконченные докла­ды вызывали в западных странах "огромный, всеохватываю­щий интерес", который бы "рос от часа к часу". А также, чтобы ни одна столичная газета не упустила случая напечатать их порт­рет.

Два обстоятельства играют роль в возросшей - и возрас­тающей — чувствительности советских руководителей к общест­венному мнению на Западе.

Во-первых, произошел переход от революционной фазы советского общества к стационарной фазе. В революционной фазе многое прощается как временное, переходное. Накал страстей так велик, что на его фоне внешние воздействия теря­ются. Определенная доля изоляционизма в такие периоды неизбежна, общество замыкается само на себя. Стационарная фаза предъявляет новые требования к взаимодействию с внеш­ним миром, его роль увеличивается.

Во-вторых, изменились настроения в важных для Советско­го Союза кругах западного общества. Советское государство никогда не было равнодушно к своему образу в западном ми­ре, оно и возникло как "прорыв цепи мирового капитализма", лозунг мировой революции не сходил со сцены в течение многих лет после октября 1917 года. Неверно думать, будто Сталин не заботился о престиже СССР на Западе: просто в тех кругах, на которые он опирался, то есть среди рабочих и левой интел­лигенции, этот престиж был неизменно высок, несмотря на все совершаемые режимом Сталина зверства. Желание верить в то, что первое в мире социалистическое — без кавычек — го­сударство в самом деле существует, было так велико, что люди отказывались признавать очевидные факты и восторженно аплодировали палачам. Пакт 1939 года с Гитлером был силь­ным ударом по престижу Советского Союза, но разгром фа­шистской Германии, героизм, проявленный народом в войне, и его тяжелые жертвы реабилитировали режим — хотя это и нелогично — в глазах многих людей на Западе. Возросло вли­яние иностранных компартий, которые тогда все без исключения рассматривали КПСС как единственно возможный образец для подражания и славословили Сталина. В 1945 году Теодор Драйзер обратился к председателю коммунистической партии США Фостеру с просьбой принять его в партию. Он писал:

"Вера в величие и достоинство человека всегда была руководящим принципом моей жизни. Логика моей жизни и моей работы привела меня в коммунистическую партию".³ И это в то время, как разработанная сталинцами массовая технология растаптывания человека, унижения его достоинства стали основой стабильности нового общества!

Только после XX съезда КПСС в 1956 году (бессмертное деяние Хрущева) стала пелена постепенно спадать с глаз. Эпо­ха гарантированных аплодисментов кончилась, и для поддер­жания престижа руководство оказалось вынужденным идти на уступки общественному мнению.