Инерция страха. Социализм и тоталитаризм

Политическое и культурное взаимодействие с внешним ми­ром делает необходимым и экономическое взаимодействие. Стараясь не слишком отстать от западного уровня жизни, мы ввозим пшеницу; стараясь угнаться за научно-техническим про­грессом, мы ввозим компьютеры; стараясь не выглядеть дика­рями, мы следим за западной модой и снабжаем верхний слой общества заграничной одеждой, обувью, косметикой, предме­тами домашнего обихода и т. п. В результате совокупного действия всех этих факторов западный мир продолжает оста­ваться фокусом, центром притяжения в психологии советско­го человека. Поездки за границу и особенно в страны Запада -одна из главных приманок, с помощью которых власти со­здают послушную им прослойку интеллигенции и постоянный рычаг воздействия на нее.

Трудно представить себе, чтобы кто-то из главных начальни­ков в СССР взялся систематически свертывать и обрезать кон­такты с Западом. Он не найдет в этом деле поддержки. В борь­бе за власть изоляционистские лозунги возможны, они прак­тически не отделимы от призыва к завинчиванию гаек. Дескать, "распустили народ", и все из-за этих контактов с Западом. Можно допустить, что такого сорта демагогия будет использована, чтобы кого-то столкнуть сверху, а кого-то поставить вместо него. Но будет наивен тот, кто примет эти слова все­рьез: они лишь прием в борьбе, тактический ход. Как только новые люди окажутся у власти, логика вещей заставит их нала­живать и углублять контакты с Западом. (Я не обсуждаю здесь конкретных политических вопросов, таких как отношения с Китаем, а ведь они играют далеко не последнюю роль.) Так бы­ло с Хрущевым, так обстоит дело с Брежневым, так будет при его преемниках в предвидимом будущем.

Победа "реализма"

Запад далеко не полностью использует свои возможности влияния на Советский Союз. Говоря о влиянии, я имею в виду, конечно, влияние в области основных прав человека, осуще­ствляемое через сферу культуры и торговлю. Находясь в здра­вом уме, никто не станет сейчас призывать к применению силы или к угрозам применения силы, каково бы ни было соотно­шение военных потенциалов сверхдержав. Межгосударствен­ные договоры, имеющие целью уменьшить опасность воору­женного конфликта,— большое достижение политического ра­зума и здравого смысла; все это так очевидно, что нет необ­ходимости и говорить об этом. Но распространение своих идей через посредство мирных дружественных связей — законное право каждого человеческого сообщества, а если оно по-насто­ящему верит в справедливость своих идей, то не только право, но и обязанность. Идея свободы личности — великая идея, ле­жащая в основе западной цивилизации. Пассивность и нереши­тельность Запада в распространении этой идеи — свидетельство кризиса западной цивилизации, кризиса веры.

Джинсы и поп-музыка легко пересекают государственные границы. Наверное, потому, что они всегда на виду, их воздей­ствие непрерывно. Но когда западный человек вступает в об­щение с советской системой, он свои идеи вежливо прячет в карман. Считается признаком хорошего тона при професси­ональных контактах между людьми из разных "лагерей" время от времени клясться друг другу в отсутствии намерения втя­нуть собеседника в "политический" спор. "Ну, это уже политика" — говорит советский ученый за границей, скажем, в Аме­рике, почуяв, что разговор поворачивается в опасном направ­лении. "О да, конечно, оставим это, ~- говорит американец с готовностью, и даже как будто извиняясь. — Не будем зани­маться политикой: у вас свои взгляды, у нас — свои. Наука нейтральна. Давайте выпьем за расширение научных связей, за дружбу между нашими народами!" Взаимное удовлетворе­ние и полное согласие. Дружба между народами. Разрядка меж­дународной напряженности. Детант. Меня только интересует вот что: понимает ли американец, что если наука и нейтральна, то он, занимая эту позицию, вовсе не нейтрален, а служит опо­рой и поддержкой тоталитаризма? Понимает ли он, что, отделяя себя от того, что он вслед за своим советским коллегой назы­вает "политикой", он в действительности отделяет себя от простой порядочности, от фундаментальных этических прин­ципов? Ведь для советского человека все, что выходит за рамки физиологических отправлений и указаний начальника по рабо­те,— политика. Нравственность? Политика! Гуманность? По­литика!! Совесть? Политика!!! Простая искренность, отвлечен­ная от политических соображений (а если не отвлеченная, то какая же это искренность?), объявляется идейно порочной "абстрактной" искренностью. Так была заклеймена   статья журналиста Померанцева "Об искренности в литературе", по­явившаяся в первый период оттепели после смерти Сталина. "Литературная газета" писала: "Советской общественностью уже справедливо оценена статья В. Померанцева "Об искрен­ности в литературе" как идейно порочная, написанная с иде­алистических позиций, противопоставляющая принципам идей­ности, партийности литературы, критерию правдивого отобра­жения действительности абстрактную искренность".⁴