Инерция страха. Социализм и тоталитаризм

 Но тогда получается, что владелец капитала С имеет право по крайней мере на пропорциональную часть прибавочной стои­мости. Чтобы избежать этого вывода, Маркс и проводит черту между "потребительной стоимостью" и якобы "истинной" стоимостью, определяемой количеством затраченного рабочего времени. Затем он постулирует, что стоимость, содержащаяся в С, просто переходит один к одному в конечный продукт, а прибавочная стоимость m  пропорциональна вложенному труду V ; коэффициент пропорциональности m/V носит назва­ние нормы прибавочной стоимости. Это, конечно, чисто мета­физический постулат, не имеющий никакого реального смысла. Именно "потребительная стоимость" товара, его материальная форма, является той стоимостью, ради которой он производит­ся и которая участвует в процессе ценообразования на рынке. Прибавочная стоимость в этом смысле отражает свойство раз­вивающихся систем увеличивать со временем свою массу и про­изводить новые материальные формы. Рабочее же время, заклю­ченное в товаре, остается невидимым, когда товар поступает на рынок; оно влияет на цену лишь косвенно, через свое влия­ние на предложение. И уж конечно, нет никаких разумных ос­нований помножать рабочее время на норму прибавочной сто­имости: время, в отличие от материи, не обладает свойством самовоспроизведения. При попытке вычислить норму приба­вочной стоимости мы должны вводить в рассмотрение конечный продукт, который пропорционален не V , а С + V, из-за чего возникает множество противоречий и нелепостей. Эти не­лепости становятся особенно очевидны, когда речь заходит о труде организатора, об изобретении новых машин, об автоматических линиях и т.п.

В логике Маркса заслуживает внимание то, что он борется с капиталистической собственностью, опираясь на понятие соб­ственности, апеллируя к собственническому инстинкту, а отнюдь не пытаясь подняться над ним. Стать выше собственности — это значит увидеть и объяснять другим, что собственность есть просто форма управления предметной компонентой цивилиза­ции, которая, как и всякая форма управления, может транс­формироваться постепенно. Принять такой подход — значит стать на путь реформ: прогрессивный подоходный налог, высо­кий налог на наследство, ограничение на право распоряжаться крупной собственностью и т. п. Но нет худшего зла для рево­люционера, чем реформы, и нет худшего ругательства, чем ре­формизм. Марксисты доказывают, что капиталист грабит рабо­чего, то есть отнимает его собственность; что прибавочная сто­имость, которая в капиталистическом обществе считается при­надлежащей капиталисту, на самом деле принадлежит рабочему. Это метафизическое "на самом деле" сохраняет мистику собст­венности, опирается на нее. Вытекающий отсюда лозунг обрат­ного грабежа — грабить награбленное или экспроприировать экспроприаторов - встречает у различных слоев населения поддержку, обратно пропорциональную культуре.

Эволюция государства

Представление о движении "точки соединения индивиду­умов" вверх имеет нечто общее с учением Маркса об отмира­нии государства. И если бы я решил из политических сообра­жений называть себя марксистом, то я мог бы сказать, что это движение и есть как раз отмирание государства по Марксу, только конкретизированное в новых кибернетических терми­нах. О том времени, которое наступит после социалистической революции, Энгельс пишет:

"Вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда в одной области за другой излиш­ним и само собой засыпает. На место управления лицами стано­вится управление вещами и руководство производственными процессами. Государство не "отменяется", оно отмирает".

Действительно, если в соответствии с марксистским учением понимать государство как исключительно и преимущественно орган насилия одних групп людей над другими, то государство должно отмереть и будет отмирать. Однако именно эта трак­товка понятия государства и вызывает у меня протест. Это — вульгарное, демагогическое упрощение. Государство принято понимать как совокупность инструментов социальной интег­рации. Обойтись без этих инструментов общество не может. Сколь они совершенны — другой вопрос, но объявлять инстру­менты интеграции до социалистической революции безуслов­ным злом и лишь после революции — добром, это демагогия.