Инес души моей

Роды у Сесилии, инкской принцессы, были долгими и трудными, потому что ребенок в ее чреве находился в неправильном положении. Повитухи говорят, что если младенец выживет в таких родах, то всю жизнь будет счастливым. Каталина помогла вытолкнуть ребенка наружу — на свет появилось существо фиолетового цвета, но здоровое и голосистое. То, что первый метис, рожденный в Чили, вышел из утробы матери как будто стоя, было добрым предзнаменованием.

Пока капитаны решали судьбу заговорщиков, Каталина поджидала Хуана Гомеса у входа в наш шатер. Этот мощный мужчина, перенесший во время нашего тяжкого пути больше, чем все остальные наши храбрецы, потому что во время перехода через пустыню отдавал свою порцию воды жене, шел пешком, уступив ей своего коня, после того как ее мул издох, и грудью защищал ее во время нападений индейцев, — расплакался, когда Каталина дала ему в руки сына.

— Я назову его Педро, в честь нашего губернатора, — объявил Гомес, подавляя всхлипы.

Такое решение одобрили все, кроме Педро де Вальдивии.

— Я не губернатор, а лишь исполняю его обязанности, представляя власть маркиза Писарро и его величества императора, — сухо напомнил он.

— Мы уже вступили на ту территорию, которая вам была определена для завоевания, сеньор генерал-капитан, и эта долина очень хороша. Почему бы нам не основать здесь город? — предложил Гомес.

— Прекрасная идея. А маленький Педро Гомес станет первым ребенком, крещенным в этом городе, — поддержал его Херонимо де Альдерете, который еще не полностью оправился от подхваченной в джунглях лихорадки и вовсе не был рад перспективе продолжать путь.

Но я знала, что Педро хочет продолжать идти на юг, так далеко на юг, как только можно, чтобы быть на максимальном удалении от Перу. Он мечтал основать свой первый город там, куда не дотянутся длинные руки губернатора, инквизиции, писак и подхалимов, как он называл в частных разговорах мелочных королевских чиновников, которые умудрялись докучать и в Новом Свете.

— Нет, господа. Мы будем двигаться дальше на юг, пока не достигнем долины реки Мапочо. Там, по уверениям дона Бенито, который был в тех местах во время экспедиции аделантадо Диего де Альмагро, идеальное место для основания нашей колонии.

— И сколько лиг осталось пройти дотуда? — с беспокойством спросил Альдерете.

— Много. Но меньше, чем мы уже прошли, — ответил дон Бенито.

Сесилию мы отпаивали отваром листьев баугинии, пока из нее полностью не вышел задержавшийся в чреве родовой послед, а потом остановили ей кровотечение настойкой корня кирказона — чилийским средством, о котором Каталина узнала незадолго до того и которое тут же дало результат. В то время как наши солдаты бились с чилийцами в постоянных стычках, Каталина спокойно выходила из лагеря, встречалась с чилийскими женщинами и обменивалась с ними рецептами лекарственных снадобий. Не знаю, как ей удавалось проскальзывать незамеченной мимо дозорных и находить подход к врагу, не опасаясь, что ей раскроят череп ударом топора.

Плохо было вот что: от применения большого количества лекарственных растений у Сесилии пропало молоко, и маленького Педро Гомеса пришлось вскармливать молоком ламы. Если бы он родился несколькими месяцами позже, то ему можно было бы приискать не одну кормилицу, ведь беременных индианок было много. С молоком ламы он впитал кротость, что впоследствии сильно усложнило ему жизнь, потому что ему выпало жить и воевать в Чили, а это не место для мужчин со слишком нежной душой.

А сейчас я должна рассказать об одном происшествии, которое ни для кого, кроме одного бедного юноши по имени Эскобар, не имело большого значения, но важно для понимания характера Педро де Вальдивии. Мой возлюбленный был человеком щедрым, служил прекрасным идеям, жил, следуя католическим принципам, и обладал огромной храбростью, поэтому им нельзя не восхищаться. Но были у него и недостатки, а некоторые из них — очень серьезные. Худшим была, без сомнения, чрезмерная жажда славы, которая в конце концов стоила жизни ему и многим другим людям. Но мне было тяжелее всего переносить его ревность. Он знал, что я не способна обманывать его, потому что это противно моей природе и потому что я его слишком люблю, но почему же тогда он сомневался во мне? Может быть, он просто сомневался в себе самом.

У солдат было столько индианок, сколько им хотелось, — одних они принуждали силой, другие были сговорчивы, — но наверняка им не хватало тех любовных глупостей, что шепчут на ухо по-испански. Люди всегда жаждут того, чего у них нет. Я была единственная испанка в экспедиции, любовница предводителя, всегда на виду, рядом, но недоступна и потому особенно желанна. Я тысячу раз спрашивала себя, не ответственна ли я за действия Себастьяна Ромеро, лейтенанта Нуньеса и этого юноши, Эскобара. Я не вижу за собой никакой вины, кроме той, что я — женщина, хотя это, кажется, уже серьезное преступление. Нас, женщин, обвиняют в похотливости мужчин, но разве грех не ложится на тех, кто его совершает? Почему я должна расплачиваться за пороки других?