Инфанта (Анна Ягеллонка)

Весь вечер потом осаждали прибывшего из Парижа, потому что каждый должен был спросить о ком-то, но д'Антраге, открытый с королём, перед другими был скупым на слова. Отделывался неосведомлённостью.

Прибытие этого посла не препятствовало запланированной экспедиции в Неполомицы, куда давно были отправлены кухня, служба, ловчии, приборы. Забрали француза с собой.

Тут, в стороне, король чувствовал себя гораздо более свободным, не столько глаз на него смотрело. Прибывающих панов поили так, чтобы видели не всё, что тут делалось. Генрих мог забыть о пасквилях и недружелюбном к себе расположении, потому что здесь ему о них не доносили.

В Кракове, меж тем, даже этого пребывания не простили, рассказывая о нём страшные вещи. Знали, сколько французы с собой подружек забрали, что Нанету, переодетую в мужскую одежду, Седерин отправил в собственной карете. Уменьшилась численность французов, но ненависть к ним росла.

В постоялом дворе у Гроцика кружились чудовищные слухи о ночных забавах в замке. Замок, хоть закрытый, не имел тайн, выдавала их челядь, а для самой маленькой вещи хватало злого языка, чтобы из неё страшную клевету склеили.

Впрочем, краковская чернь в этом своём возмущении была выражением того чувства, которое отзывалось в высших кругах.

Хотели иметь короля, который бы своё величие учинил великим блеском добродетели; последние лета жизни Августа принесли достаточно уже огорчений и горечи. За это легкомысленные слуги вели за собой позор и унижение.

Нужно было стыдиться за них перед иностранными послами, перед народом, перед светом. Люди вывозили из Кракова только повести о распутстве и беспорядке.

Не один раз уже обыватели разглашали, что такого короля терпеть не годиться; но брак короля со страной казался таким неразрывным, как пастуха с овчарней, как мужа с товарищеской жизнью. Развод был невозможен.

Поэтому выдумывали разные средства, какими бы молодого пана вывести на другую дорогу, а женитьба, соответственно, выдавалась многим одним из наиболее эффективных.

Диссиденты хотели немецкую принцессу, католики вроде бы австрийскую. Анна должна была быть наделена приданым и приговорена на вечное одиночество.

Выздоровевший Талвощ, который долго ходил как заблудившийся, прислушиваясь к тому, что говорили, бунтуя против французов, подхваченный каким-то беспокойством, после отъезда короля начал также куда-то собираться.

Он никому не доверял, путешествие то решал, то откладывал, неуверенный, что предпримет.

Однажды, наконец, искали его у Гроцика, где часто бывал, прислушиваясь к разговорам и слухам, а на вопрос о нём кто-то ответил, что его с утра видели едущим за город.

Талвощ действительно двинулся в Неполомицы. Никому он ни в чём не признался, казалось, однако, что история Заглобы и выезд с ним Дороты были ему подозрительны.

Подозревал красивую Досю, что где-то для кого-то, должно быть, скрывается.

Как напал на мысль, что она могла быть в Неполомицах? Кто же это отгадает?

Городок он застал таким полным, что поставить коня и обеспечить ночлег себе было трудно. Съезд был великий. При короле находились некоторые сенаторы, незаметные урядники, все любимые французы и много примыкалось просящих, которые рассчитывали на щедрость Генриха.

Литвин нашёл себе неприглядную усадебку мещанина, в которой его приняли. Поставив коня, на следующий день, одетый так, чтобы не обращать на себя внимания, пошёл с иными кружить около замка и смотреть на то, что там делалось.

Жизнь была очень шумная. Тут же около замка отведённая площадь служила местом рисования бегающих за кольцом, которым и король иногда забавлялся, или для турнира, хотя они горько ещё несчастную историю Ваповского припоминали.

За гостями тянулось в Неполомицы множество торговцев, надеющихся на них выгодать.

Поэтому безопасно в этой разнородной толпе мог обращаться Талвощ, не будучи выслеженным и узнанным. Он обращал бдительный взгляд на всех входящих и выходящих, на службу, на тех, что занимал замок. Имел даже удовольствие в этот день видеть славную Нанету, которую ему так хорошо описали, что узнал её сразу.

У Талвоща от той мысли, что в подобном товариществе был вынужден искать свою Заглобянку, сердце разрывалось, кровь заливала лицо.

– А! Нет, – говорил он сам себе, – это бред, этого быть не может.

Какое-то смешное, болезненное любопытство продержало его тут аж до позднего вечера, когда все окна загорелись светом и король по возвращении с охоты собирался садиться за стол. В сумраке весь его двор начал двигаться свободнее.

Талвощ уже хотел покинуть замок, когда фигура какого-то молодого мужчины несмелыми движениями обратила его взгляд. Сам не знал почему, при виде её его сердце начало биться. Он стоял так, что идущий должен был пройти тут же.

Чем ближе приближался, тем большая бледность покрывала грустное и изнурённое лицо несчастного Талвоща.