Инфанта (Анна Ягеллонка)

В этом ловком, но боязливо идущем парне он узнал Досю Заглобянку. В первые минуты такая боль его проняла, таким почувствовал себя несчастным, что, онемевший, остался на месте. Она миновала его, идя к воротам. Но в тот же момент литвин, придя в себя, бежал уже за ней и смело в тёмных воротах схватил за руку.

Не в состоянии разглядеть его лица, Заглобянка сильно отпихнула смелого нападающего, который воскликнул:

– Панна Дорота! Это я! Бог мой! Могу ли я верить своим глазам! Вы! В этой одежде! В этом месте! А! Да…

Заглобянка стояла немая, не пыталась даже убежать.

– Да, – отозвалась она дерзко, – это я; чего хочешь от меня? Какое имеешь право?

Её голос замер на устах.

– Право! – крикнул Талвощ, идя за ней, потому что она начала отходить от ворот, словно хотела выйти на внешний двор. – Я имею такое право, как человек, который спасает тонущего.

Дорота, выйдя на двор, остановилась, сложила гордо руки на груди.

– Согласно вам, я уже труп, – сказала она насмешливо, – стало быть, не имеете уже обязанности меня вытягивать.

– Вы! Вы! Вы могли пасть так ужасно, так низко? – начал Талвощ порывисто.

– Видишь, – отозвалась девушка холодно. – Ты пришёл слишком поздно.

Она невесело рассмеялась. Талвощ, несмотря на возмущение, хотел плакать.

– И это, – воскликнул он, – конец всех ваших наук, плод книжек и чтения, мудрости, до которой вы были так жадны!

Заглобянка, ничего не отвечая, пожала плечами.

– Нет, это не конец, – ответила она после паузы, – а каким он будет, я не знаю. Верно то, что не вернусь туда, откуда пришла, но пойду дальше.

– На погибель! – воскликнул Талвощ.

– Может, – холодно снова шепнула Дорота, – но для чего это всё сдалось, что гоняешься за мной, шпионишь и навязываешь мне свою науку и опеку. Видишь, я сделала, что хотела. Развернуться не могу, не думаю. Хочешь отомстить и преследовать меня за это?

Талвощ возмутился.

– Панна Дорота, – воскликнул он, – ты так меня знаешь, что можешь в мести и преследовании подозревать? Вижу тебя погибающей, плакать мне хочется. Ты ошибаешься, думая, что нельзя свернуть. Никогда не поздно.

– Нет, – отпарировала Дорота, которая казалась значительно остывшей, – нет, слишком поздно уже.

Поскольку около ворот крутилось много людей, которые могли подслушивать, Заглобянка медленно пошла дальше, ведя за собой Талвоща.

Остановились среди площади, отделяющей от городка. Заглобянка задержалась. Шла до сих пор с опущенной головой, задумчивая, подняла её, поглядывая на литвина, который тащился за ней, весь проникнутый и дрожащий.

– Талвощ, – сказала она, немного приблизившись к нему, – у меня к тебе просьба.

Не было ответа, погружённый в мысли, подавленный, литвин молчал.

– Утверждай обо мне что хочешь, – сказала она, – но не выдавай перед принцессой и теми, которые раньше меня знали.

– Стыдишься, значит, сама? – прервал Талвощ.

– Стыжусь, грызу себя, я несчастна, – сказала Дося. – Не знаю, как дошло до того, что стало со мной. Я виновата, я виновна в свой судьбе, предназначение… но что стало, повторяю, вернуться к прежнему не может. Сжалься, ругай, но не черни меня перед людьми. Ты когда-нибудь, может, простишь или проклянёшь меня…

Не могла докончить. Талвощ слушал с состраданием.

– Я не должен никому ничего, – ответил он, – к чему бы это пригодилось. Французов итак все ненавидят, но как же ты, ты с вашим разумом могла дать увести себя так подло, так пасть?

– Человек не всегда разум имеет, – сказала она через минуту. – Не спрашивай.

– Какое же будущее? – спросил литвин.

Дося пожала плечами.

– Никакого, я не думаю уже о нём.

Замолчали; литвин ни бросить её не мог, ни так кончить разговор.

– Всё это для меня загадка и тайна, – добавил он потихоньку. – Пусть я хоть узнаю, для кого ты всё так пожертвовала.

Дося подняла глаза и долго на него смотрела.

– На что тебе это сдалось знать, – ответила она. – Стоит или не стоит, было время, что считала его достойным этого. Может, сегодня думаю иначе, – она вздохнула, – но сегодня…

Она повторила почти в отчаянье:

– Слишком поздно! Слишком поздно!

Талвощ не уходил ещё.

– Панна Дорота, – сказал он, – словцо, французы у нас не осядут, о самом короле даже не знаю, сумеем ли мы выжить с ним, а он с нами. Придёт, может, час, когда вам помощь будет нужна. Вы знаете, где меня искать.

Дорота подала ему руку и грустно шепнула:

– Бог заплатит.

А затем, изменяя разговор, добавила:

– Что делает принцесса?

– Иногда плачет, иногда заблуждается, – отвечал Талвощ. – Крайчина и её подруги утверждают и живут надеждой, что король на ней жениться.

Заглобянка рассмеялась.

– А! – прервала она. – Кто ей добра желает, тот подобные мысли должен выбить из головы. Король содрогается от одного воспоминания о ней. Не женится никогда ни на ней, может, ни на какой другой. Люди ему обрисовали принцессу, как опасную отравительницу и ведьму. Знает, что ей около пятидесяти лет, а он…

Махнула рукой в воздухе.

– Заранее её приготовьте к тому, чтобы не заблуждалась, – прибавила Дося. – Снабдят приданым её и отправят куда-нибудь в Мазовию. Никто не обделит её. Бедная сирота, сестра, брат, страна, опекуны, все её оставляют.