Inferente. История одного письма (СИ)

— Здравствуйте. Если вы смотрите это видео — значит, наши худшие опасения оправдались, и на планете не осталось ни одного из ныне существующих животных. А ещё, вероятно, вы прибыли сюда с целью восстановить их популяцию. Но, прежде чем вы что–либо предпримите, наша обязанность — показать, что человек делал с ними до этого, и как небрежно относился к своей планете и её жителям.

Кадр поменялся. Теперь на экране появились длинные одноэтажные помещения, где в грязи бродило множество существ одного вида. Выглядели они довольно грязными и несчастными, хоть и откормленными.

Потом в более чистом и убранном помещении животное рожало в окружении людей в униформе. Они следили за процессом, сверялись со временем, очевидно, чтобы помочь в случае нужды. И вот, на свет появился детёныш — неуклюжий, слабый, с короткой белой шерсткой в чёрные пятна. Ещё слабая после родов мать потянулась к нему, облизала шершавым языком, пробуждая к жизни. Детёныш тянулся к ней в ответ. Ей дали ведро с водой, и та быстро и с удовольствием его выпила.

Они были вместе, и эта картина вызывала улыбку. Я словно чувствовала радость запечатлённого там существа.

Потом экран стал чёрным, на нём появился текст, озвученный диктором: «В течении нескольких часов новорождённого забирают у матери. Навсегда.»

Следующие кадры заставили меня застыть. Мать, у которой забирали детёныша, кричала на свой животный манер, и в этом крике слышались отчаяние и боль. Кадры с надписями «спустя два дня» показывали всё ту же печальную мать, в глазах у которой застыла безысходность и грусть.

— Телёнка выпаивают и вскармливают люди, поселив в индивидуальных боксах. Потом самки вырастут и займут места своих матерей, чтобы точно так же вынашивать своих отпрысков и отдавать их человеку. Всё это делается ради того, чтобы молоко коровы пошло в употребление людям, а их тела — на мясо.

Следующие кадры были ещё хуже. Сначала коров загнали в маленькие фургоны, где им было даже не развернуться, и вплотную забили ими всё пространство. Так их перевозили в место со стенами, выложенными кафелем.

По узкому — где–то на десяток сантиметров шире корпуса самих животных — коридору из железных заграждений их загоняли дальше с помощью палок. Это продолжалось до тех пор, пока животное, за которым мы следовали, не оказалось отрезано от остальных с помощью дверцы. В глазах у него смешались страх и мольба, которую никто не слышал.

К проёму подошёл человек во влагонепроницаемом фартуке. На нём остались бурые пятна, поблекнувшие, видимо, от попыток их очистить. Я почти чувствовала запах крови, исходивший от него. Конечно, не физически, но в моём мозгу он рисовался очень ясно.

Мужчина взял со стола цилиндрический прибор, и зарядил в него несколько «снарядов». Затем приставил его дулом к большой голове животного.

«Нет," — подумала я. — «Он ведь этого не сделает, правда? Он ведь не убьёт её?»

Но именно за этим человек в фартуке и пришёл. Именно за этим сюда привели животное.

Чтобы убить.

И он сделал это, ни секунды не колеблясь.

От первого снаряда тело дёрнулось, но не упало. Может, мне только показалось, но из глаза животного вытекла слеза. Выругавшись, человек снова выстрелил, на этот раз — наверняка.

Ноги у коровы подкосились, и она упала на решётчатый пол.

Я резко выдохнула, будто мне дали под дых, и застыла от увиденного. Вот так просто? Это — его работа? Точно так же, как продавца — приходить в лавку и торговать, а почтальона — разносить письма, его работа — убивать?..

Створки открылись, тело забрали, а пол и стены быстро ополоснули. На место прошлого животного пришло следующее…

Я напряженно дышала, когда ощутила, что мою похолодевшую от шока руку аккуратно обвили тёплые пальцы, а затем легонько сжали. Посмотрев на Дрейка, я получила в ответ понимающий взгляд.

Камера покинула то помещение, и теперь оказалась в другом. Оно было также обложено белым кафелем, а над решётчатым полом на крюках висели… тела. Ногами вверх и головой вниз. Около десятка в поле видимости, но ряд уходил далее, давая понять, что их гораздо больше.

Люди в защитных костюмах и фартуках подходили к ним, и разрезали коров вдоль туловища большим острым ножом.

Потом подошли к той, что была ближе всего к камере. Она немного покачивалась, и когда начали резать, тело слегка дёрнулось.

«Это всё — остаточные рефлексы," — успокаивала я себя. — «Она мертва и уже не чувствует боли».

На пол лилась кровь по мере того, как человек рассекал плоть, постепенно двигаясь к голове. Когда он дошёл до шеи, та хлестнула с особой силой, и вопреки всем моим успокоениям, изо рта коровы раздался громкий отчаянный рёв. Она стала дёргаться в попытках освободиться, но всё было тщетно.

Я резко вдохнула и прижалась к Дрейку, зарывшись носом в шинель. Он обнял меня в попытке защитить от увиденного, но этот крик застыл у меня в ушах.

— Как они могли?.. За что?.. — тихо спросила я, на что парень лишь погладил меня по голове.

— Не знаю, Элл, — вздохнул он. — Честное слово, не знаю.

На экран снова вернулся учёный.