Инфернальный реквием

Пока все следили за судьбой Аокихары, одна из сфер незаметно подлетела к Камилле сверху. Целестинка подняла взгляд, но объект уже метнулся вниз и обволок ей голову. Миг спустя сестра безмолвно завопила, трансформируясь в розовом нутре кошмара. Ее глаза выпучились, раздвоились и, продолжая непрерывно делиться, поплыли вокруг рта, превратившегося в жидкую спиральную воронку. Ее лицо словно засасывалось внутрь себя.

Камилла рухнула на колени. Пластины ее доспеха затряслись от неуправляемых мутаций тела.

– Плоть слаба в той же мере, что ее носитель, – выдохнул на бегу Тайт. – А носитель ее слаб в той же мере, что его грезы.

Том жадно проглотил высказывание.

Когда Иона поравнялся с Камиллой, сестра протянула к нему руку, которая никак не заканчивалась: кисть уже разорвала латную перчатку, а пальцы стремительно разветвлялись. Тайт не понимал, просит целестинка о помощи или пытается напасть, но отреагировать он в любом случае мог только одним способом.

– Прости, – сказал Иона, отрубив искаженной сестре голову вместе с радостно фыркавшей розовой сферой.

Женевьева, мчавшаяся чуть позади, окатила размахивающее руками тело струей огня.

– Мина, – произнес Тайт, хватая воздух. – Ведас.

Два имени мелькали в его сознании на каждом шагу. Вместе они словно выражали всю суть того, кем стал Иона и в кого еще мог превратиться. Как долго он искал их обладателей, а через них – самого себя?

– Дольше, чем ты думаешь, Иона Тайт, – ответил знакомый высохший голос, когда он приблизился к стене из тумана. – Входи и увидишь сам.

Преследуемый роем извращенных фантомов, что гоготали и подвывали у него за спиной, Иона прыгнул в свою последнюю бездну.

Глава тринадцатая. Истина

Истина – наш первый и последний неугасимый свет.

Говори лишь о том, что видишь и чего ищешь, ибо все иное – тьма.

Истерзанный Пророк,

«Проповеди просветительные»

I

Гром пробудил сломленную женщину, а ливень помешал ей снова уйти в забытье. Очереди капель, бьющие через расколотую крышу, были слишком настойчивыми, чтобы игнорировать их, но недостаточно докучливыми, чтобы от них захотелось укрыться, поэтому она просто лежала среди обломков и смотрела на пронизанный молниями вихрь. Несмотря на потоп, здание тлело вокруг нее, однако и пожар не вынудил ее пошевелиться. Женщина не сомневалась, что ее тело необратимо искалечено, хотя не могла вспомнить, как это произошло, и не чувствовала боли.

– Мне конец, – сказала она стихии.

– Твое покаяние завершилось, сестра Гиад, – ответила буря женским голосом, – но не твоя жизнь. – Стальной тон, не лишенный ноток доброты, показался ей мучительно знакомым. – Твое тело исцелится, и, возможно, со временем заживет душа.

– Мы проиграли? – спросила Асената, вспомнив сражение у стен альдарского оплота и хватку безликого автоматона, стиснувшего ее поперек туловища.

– Нет, вы победили, – заверила ее стихия. – Ксеносы уничтожены, однако твой орден многим пожертвовал ради триумфа. Выжившие сестры давно отбыли.

– Они оставили меня?

– На нашем попечении. – Собеседница склонилась над Гиад и оказалась вовсе не бурей, а женщиной в белых одеяниях и апостольнике. Асената не сумела определить ее возраст по тонким чертам лица. – Им не удалось бы излечить твои раны. Терний Вечный не славится своими врачевателями… в отличие от моего ордена.

– Канонисса Сангхата, – произнесла Гиад, восстановив в памяти имя женщины, а с ним – и всю эту беседу. И та, и другая принадлежали иному времени и месту – той точке бытия, в которой началась четвертая, самая лучшая жизнь Асенаты, ставшей сестрой-госпитальером Вечной Свечи. За долгим и кровожадным покаянием последовали спокойные годы, но они уже закончились.

– Вы не настоящая, – печально сказала Гиад, вспомнив наконец, где она находится. И то, как отплатила своей наставнице.

– Кто знает? – отозвалась Сангхата. – Я чувствую себя настоящей. – Она указала на подползающие языки пламени. – Что гораздо важнее – этот пожар уж точно реален настолько, что сожжет тебя заживо, если ты задержишься здесь.

– Наверное, так будет лучше.

– Вовсе нет, – сурово возразила наставница. – Твой долг еще не выполнен, сестра.

– Боюсь, уже слишком поздно. – Асената отвела глаза. – Простите меня, канонисса, за все мои грехи, но прежде всего за… вас.

– Значит, ты помнишь, сестра?

– Да, сучка показала мне все, пока бесновалась.

Гиад припомнила, как ликовала Милосердие, открывая ей это воспоминание.

Прощание с Вечной Свечой оказалось по-настоящему ядовитым: на последней трапезе перед отбытием Асенаты ее внутренняя двойняшка подмешала в вино Сангхаты смертельный нейротоксин. Невыявляемое средство медленного действия убило канониссу, замаскировавшись под дегенеративное заболевание. Милосердие совершенствовала отраву на протяжении нескольких лет, вводя ее тем или иным пациентам по собственной прихоти.