Инфернальный реквием

Сестра остановилась у пластального люка с чеканной эмблемой в виде свечи, стилизованной под двойную спираль. На дверце не имелось ни ручек, ни замков – только стеклянная сенсорная пластина, вделанная в рельефный язычок пламени. Затаив дыхание, Асената приложила руку к датчику. Если ее доступ отозвали, дальше никак не пройти. Робкой частью своей души Гиад надеялась, что так и окажется.

Но устройство засветилось и одобрительно прозвенело. С шипением пневматических сервоприводов преграда отъехала в сторону, открыв взгляду большой круглый зал. В его стенах находилось еще семь дверей, каждая с выдавленным изображением одной из Добродетелей Просветительных. Возле них стояли блоки диагностического оборудования, на экранах которого постоянно обновлялись сведения о состоянии пациентов в камерах. Между ними, словно призрак в багряном облачении, металось одинокое создание. Кратко задержавшись у какого-нибудь люка, оно изучало данные, вносило небольшие поправки и устремлялось к следующему.

Асената знала, что смотритель Реформаториума бесконечно повторяет этот цикл, прерываясь лишь в те моменты, когда встроенные датчики требуют от него подзарядить батареи или принять питательную смесь из кормовых раструбов у входа.

– Привет, Анжелика, – шепнула Гиад с брезгливостью, не ослабевшей за долгие годы.

Разумеется, полуразумное существо не обратило на нее внимания. Оно интересовалось лишь тем, что попадало в рамки строгих директив, неизгладимо вписанных в его лоботомированный мозг.

Сервитор-медике работал здесь и тридцать лет назад, однако Бхатори намекала, что киборг намного старше – возможно, создан еще во времена основания Сакрасты. Хотя выглядела конструкция как высокая и неестественно стройная женщина, никто не знал, что именно скрывается под просторными красными одеяниями или фарфоровой маской, заменявшей лицо. В отличие от всех прочих сервиторов, когда-либо встречавшихся госпитальеру, Анжелика двигалась с почти пугающим изяществом: будто скользила по полу, как огромная змея в рясе. Кожаные рукава на ее гибких предплечьях незаметно переходили в перчатки, не обнажая и полоски плоти.

– Это просто марионетка, – сказала себе Асената и зашла внутрь.

«Но знаешь ли ты настоящего кукловода, сестра?»

Люк задвинулся у нее за спиной с необратимостью подписи под скверной сделкой. Гиад неохотно перевела взгляд на истинный кошмар Реформаториума. Как и хранитель зала, «Чистая доска» – Tabula Rasa[6] – нисколько не изменилась.

«С чего бы? Она – воплощенный идеал, как и всегда».

Массивный хирургический стол громоздился на возвышении в центре зала, прямо под скоплением чашевидных операционных ламп. Его вычурный металлический каркас щетинился многозвенными серворуками с клинками, дрелями и игловидными зондами. Их вид предвещал скорее боль, чем избавление. Несколько инструментов уже углубилось в живот уродливого великана, распластанного на стальной поверхности.

– Фейзт… – выдохнула Асената, подходя к площадке.

Хотя гвардеец лежал без сознания, его надежно приковали к столу за руки и ноги. Голову Толанда охватывало нечто вроде клетки с зажимами впереди – они фиксировали челюсти бойца, чтобы он не перекусил тубы, вставленные в горло. Другие трубочки и провода вились от предплечий сержанта к пощелкивающей когитаторной кафедре и нескольким модулям жизнеобеспечения, установленным возле стола. Его окружали мониторы на треногах, которые пульсировали, пищали и жужжали, отображая жизненные показатели солдата.

Впрочем, Гиад и без них поняла, что Фейзт в очень тяжелом состоянии. Поскольку с его туловища сняли повязки, стало видно, насколько сильно загнила рана под ними с тех пор, как сестра в последний раз чистила ее. Края разреза сочились гноем, а кожу рядом с ними покрывали бесчисленные нарывы и высыпания.

– Скоро ты упокоишься с миром, брат, – произнесла Асената больше с облегчением, чем с грустью.

Даже если бы абордажник выжил, то почти определенно повредился бы разумом, а для человека вроде Толанда Фейзта такая судьба оказалась бы хуже смерти. Правда, это не оправдывало действий Бхатори.

Как и ожидала Гиад, палатина не справилась с любопытством, заполучив столь уникального субъекта. Очевидно, она всю ночь корпела над новым экземпляром, ведомая в своих трудах жаждой знаний, а не состраданием. Несомненно, Акаиси считала бойца мясной упаковкой для загадки режущего мора – очередной головоломкой, которую следует ощупать, прозондировать, анатомировать и выбросить, как и всех остальных, кто попадал на «Чистую доску» раньше…