Инферно

Потому что хотел узнать, что там. И тот, кто сказал, что любопытство кошку убило, наверное, видел, как она шла над этим обрывом и ее съели монстры, плавающие внизу. Ладно. Надо сосредоточиться. Продолжать идти. И он не сможет сделать это, пока не встанет на ноги. От этой мысли он мысленно захныкал.

Над, под, обойти или взорвать, как делают Бабба и Марк – всегда есть способ справиться с любой преградой. Нужно просто выбрать правильную взрывчатку. Глубоко вдохнув, Ник заставил себя встать и двигаться вперед.

«Я просто притворюсь, что не знаю, что внизу, в море, ожидает когда я упаду, игуана пяти сотен футов. Или что над моей головой раскачиваются огромные мечи, готовые упасть и пригвоздить меня к мосту».

Могло быть и хуже.

Ну точно. Почему люди так говорят, когда это явная чушь? Куда уж хуже.

По крайней мере, он так думал. Но как только эта мысль появилась в его голове, он услышал пронзительные голоса, о которых его предупреждал волк.

– Ты проиграешь. С чего ты решил, что нет? Что делает тебя особенным? Ничего. Совсем ничего. Ты как твой бесполезный, эгоистичный отец. Все тебя ненавидят. Всем будет плевать, если ты умрешь сейчас. Никто не будет скучать по тебе. Они даже открытку на твои похороны не пошлют.

– С чего ты решил, что ты достаточно отважен, чтобы быть тут? Ты лишь жалкий мусор, который не должен был родиться. Твоя мать рыдает из-за твоего рождения каждый раз, думая о тебе. Мир будет гораздо лучше без тебя. Лузер. Тормоз. Урод.

Каждая ужасная мысль, которую он думал о себе… каждое сомнение… каждое оскорбление и грубые слова, которые он слышал от людей, навалились на него в промозглой тьме. Они раздавались криком, пока он не перестал слышать что-либо еще. Даже треск ломающегося льда.

Тот, кто сказал, что слова не ранят, был низкосортным придурком! Потому что каждое из них разрывало его и разбивало в дребезги его маленькое эго. Они оставляли его душу истекать кровью. Было такое ощущение, словно он шагал босоногим по кускам стекла, и его сердце сжималось с каждым шагом.

Эти слова ранили хуже любого реального удара, и они озвучивали все его внутренние сомнения о себе. Его словно секли.

«Я странный асоциальный придурок. Никакая девчонка не захочет, чтобы ее даже просто увидели на публике рядом с таким уродом и тупицей, как я. Зачем я им? Я никогда не стану ничем большим, чем кусок грубого деревенского мусора, влачащим жалкое существование, в котором я едва смогу заплатить за аренду квартиры… »

«Ты не принадлежишь к порядочным людям, Готье. Ты принадлежишь к остальному мусору».

Слезы застилали его глаза. Ашерон был прав. Не важно, станет ли он президентом и будет править миром, или поведет армию на битву за спасение человечества, он всегда будет слышать эти злые слова. Они навсегда врезались ему в душу.

Под грузом этих мыслей Ник упал на колени. Он зажал уши, чтобы больше ничего не слышать. Но не важно, как сильно он старался, ничего не исчезло. Казалось, все стало даже громче.

Ник закричал от жестокой агонии.

– Ненавижу вас всех!

Но не это ранило его. Это было неправдой, и он это знал.

Он ненавидел себя. Всегда ненавидел.

– Ты уничтожишь мир. Не важно, что ты делаешь, и что пытаешься сделать, этого не достаточно. Ты убьешь всех, кого любишь…

Все верили в это. Калеб. Коди. Амброуз.

Он.

– Ты должен броситься со скалы и позволить уродливой игуане съесть тебя.

Зазвучал издевательский смех.

Его глаза наполнились слезами, когда он подумал о будущем, о котором рассказал ему Амброуз. Он будто увидел лицо Амброуза со шрамами и его злые, наполненные горечью глаза.

Его глаза.

Его лицо.

– Ты должен просто лечь и умереть.

Все это так давило. Если он умрет, то его мать будет в безопасности. Коди сможет вернуться туда, откуда она родом…

Мир станет лучше.

– Сделай это.

Устав больше, чем он ожидал в свои семнадцать, Ник начал падать.

«Я просто хочу, чтобы боль прекратилась…»

– Что ты делаешь, Готье?

Ник нахмурился, заслышав рык Калеба, развеявший ненавистные слова.

– Когда это ты стал нытиком?

Это было как пощечина, и с его губ с шепотом сорвались слова его любимой песни:

«Если ты ищешь неприятностей, посмотри мне в глаза.

Ага, этот каджун не убегает. Никогда».

И точно не сегодня.

Он встал и посмотрел в темноту.

И в этот момент он почувствовал, как его стойкость зажглась в нем и вытеснила все остальное. Она горела так ярко, что он больше не чувствовал холода. О, черт, нет…

– Хотите добраться до меня? Тогда давайте, сучки, попробуйте. Но лучше не подходите по одиночке.

Опустив голову, он решительно зашагал вперед. Ему было чем заняться и кого спасать.

Начиная с самого себя.

Он не обращал внимание на ненавистников. На опасности. Он сосредоточился на быстром движении по прямой. Голоса стали громче, но он сделал с ними то, что делал, когда мама начинала свои олимпийские соревнования по ворчанию.

Проигнорировал все ненужное.

Он целых семнадцать лет тренировался слушать выборочно. А его учителя считали это бесполезным.

Ха!

В конце концов волк оказался прав. Туман спал, не причинив вреда, и он наконец обнаружил себя в комнате с дверями.

«Ну вот мы и здесь».