Инферно

Лэнгдон всегда считал, что эта сомнительная честь принадлежит Гентскому алтарю, и даже зашел на сайт Ассоциации по исследованию преступлений против искусства, чтобы уточнить, прав ли он. Но там не приводилось таких статистических данных, зато кратко излагалась непростая судьба скульптур, становившихся жертвами грабителей и мародеров.

Четверку бронзовых коней отлил в четвертом веке до нашей эры неизвестный мастер с греческого острова Хиос, откуда император Феодосий II уже в четвертом веке нашей эры перевез ее в Константинополь и водрузил на ворота ипподрома, где она находилась несколько столетий. Во время Четвертого крестового похода, когда венецианские войска захватили Константинополь, правивший тогда дож приказал доставить бронзовых коней в Венецию морским путем – задача в те времена почти невыполнимая из-за веса и размера скульптур. В 1254 году квадригу доставили в Венецию и водрузили на фасаде собора Святого Марка.

По прошествии почти половины тысячелетия Венецию завоевал Наполеон и забрал квадригу во Францию. Ее перевезли в Париж и торжественно установили на Триумфальной арке. Наконец, в 1815 году, после поражения Наполеона в битве при Ватерлоо и его ссылки, скульптуру сняли и отправили на барже в Венецию, где вновь водрузили на передний балкон собора Святого Марка.

Хотя Лэнгдон и знал историю злоключений квадриги в общих чертах, но один факт, приведенный на сайте Ассоциации, его поразил.

Чтобы облегчить перевозку по морю статуй из Константинополя в Венецию, венецианцы отпилили им головы, а в 1204 году закрыли следы отделения голов декоративными хомутами.

Дож приказал отпилить головы коням квадриги святого Марка? Лэнгдон тогда не мог в это поверить.

– Роберт! – послышался голос Сиенны.

Профессор очнулся от воспоминаний и, повернувшись, увидел, как к нему сквозь толпу пробираются Сиенна и Феррис.

– Кони из стихотворения! – крикнул он им, не в силах сдержать радость. – Я все понял!

Сиенна непонимающе на него посмотрела.

– Что?

– В стихотворении говорится не о живых лошадях. – Лэнгдон показал на балкон на фасаде собора, где в лучах яркого солнца сверкали четыре бронзовые статуи. – В нем говорится о них!

Глава 73

Посмотрев видео в каюте Ректора на борту «Мендация», доктор Элизабет Сински никак не могла унять дрожь в руках. За свою жизнь она повидала немало страшных вещей, но невероятный ролик, снятый Бертраном Зобристом перед самоубийством, внушил ей смертельный ужас.

На экране дрожала тень, отбрасываемая на влажную стену подземной пещеры зловещей фигурой с птичьим клювом вместо носа. Она продолжала вещать, с гордостью описывая свое изобретение для выбраковки населения планеты, названное им «Инферно».

Помилуй нас, Господи, подумала Сински.

– Мы должны… – начала она, и голос ее дрогнул. – Мы должны найти эту подземную пещеру. Может, еще не поздно.

– Смотрите дальше, – отозвался Ректор. – Там еще интереснее.

Тень на влажной стене вдруг начала увеличиваться, и фигура шагнула в кадр, заполнив собой весь экран.

Господи!

На Сински смотрел чумной доктор в полном облачении – на нем был черный плащ и зловещая маска с клювом. Он подошел вплотную в камере, и теперь весь экран занимала маска, при виде которой кровь стыла в жилах.

– Самое жаркое место в аду уготовано тем, – прошептал он, – кто в пору нравственного испытания предпочитает оставаться в стороне.

По коже Сински побежали мурашки. Эти же слова были написаны на листке бумаги, оставленном ей Зобристом в аэропорту после их встречи в Нью-Йорке год назад.

– Я знаю, – продолжал врачеватель чумы, – что в глазах некоторых выгляжу монстром. – Он помолчал, и Сински почувствовала, что эти слова обращены к ней. – Я знаю, что они считают меня бессердечным зверем, который скрывается за маской. – Снова замолчав, он сделал шаг вперед. – Но у меня есть лицо. И сердце. – С этими словами Зобрист снял маску и откинул капюшон плаща, открывая лицо.

Сински, замерев, смотрела в зеленые глаза, которые в последний раз видела в полумраке переговорной Совета по международным отношениям. В них горела та же решимость, что и раньше, но теперь к ней добавился и фанатизм безумца.

– Меня зовут Бертран Зобрист, – сказал он, глядя прямо в камеру. – И вы видите мое лицо, которое я не скрываю от мира. А что до моей души… будь у меня возможность обнажить свое пылающее сердце, подобно тому, как это сделал Данте ради своей возлюбленной Беатриче, вы бы увидели, что оно преисполнено любви. Самой чистой и глубокой. Любви ко всем вам. И особенно к одному человеку.

Зобрист сделал еще шаг вперед и заговорил тихо и нежно, будто обращаясь к возлюбленной.

– Любовь моя, – прошептал он, – мое сокровище. Ты – мое блаженство, очищение от всех грехов, мой ангел-вдохновитель, мой спаситель. Твоя нагота согревала мою постель, и благодаря тебе я сумел преодолеть бездну и найти силы на свершения.

Сински слушала с отвращением.