Инферно

С овчарней, то тогда я возвращусь
Поэтом с новым голосом и с новым
Руном, в отчизне вновь преображусь

И смело у источника крещенья

Вторичного приму певца венок,
Той верой вдохновленный, от которой

Дух получает Неба благодать,

Что самого Петра руководила,
Когда мое чело он облетел.

Лэнгдон смутно помнил и этот отрывок – здесь был явный намек на политическую сделку, которую предлагали Данте его противники. Согласно историческим сведениям, «волки», изгнавшие Данте из Флоренции, сказали, что он сможет вернуться, если согласится на публичное унижение и предстанет в знак покаяния перед всей паствой у купели, где крестился, в одном рубище.

А в строках, которые Лэнгдон только что прочитал, Данте отвергает эту сделку и говорит, что если и вернется к своей крестильной купели, то только в лавровом венке поэта.

Лэнгдон хотел почитать дальше, но женщина запротестовала и решительно протянула руку за своим айфоном, явно сожалея о проявленном добросердечии.

Но Лэнгдон вдруг замер. Не успев сменить страницу, он машинально бросил взгляд на только что прочитанные строки:

И смело у источника крещенья
Вторичного приму певца венок…

Лэнгдон смотрел на строки, понимая, что в поисках названия конкретного места едва не пропустил очевидного указания на него в самом начале песни.

у источника крещенья…

Во Флоренции сохранилась одна из самых знаменитых в мире крестильных купелей, в которой более семисот лет проводился обряд очищения и крещения юных флорентийцев. Среди них был и Данте Алигьери.

Перед глазами Лэнгдона тут же возникло здание, где находилась купель. Это было эффектное восьмиугольное строение, во многих отношениях даже превосходившее по великолепию сам Дуомо. Лэнгдон почти не сомневался, что прочитал все, что требовалось.

Неужели Игнацио действительно имел в виду это здание?

В подтверждение этой догадки будто золотой луч озарил в сознании Лэнгдона внушительные бронзовые ворота, ослепительно сияющие на ярком утреннем солнце.

Я знаю, что хотел сказать мне Игнацио!

Последние сомнения исчезли, когда он сообразил, что Игнацио Бузони был как раз тем человеком, у которого имелся ключ от этих дверей.

Роберт, врата для тебя открыты, но надо спешить.

Лэнгдон вернул пожилой англичанке айфон и от души поблагодарил ее. Затем поспешил к Сиенне и шепотом взволнованно произнес:

– Я знаю, о каких вратах говорил Игнацио! Врата рая!

Сиенна удивилась.

– Врата рая? А разве они… не на небесах?

– Вообще-то да, – подтвердил Лэнгдон с лукавой улыбкой и направился к двери. – Если знать, где смотреть, то Флоренция и есть небеса!

Глава 53

И смело у источника крещенья… приму певца венок.

Лэнгдон вел Сиенну по узкой улочке Студио, и слова Данте продолжали крутиться у него в голове. Скоро они окажутся на месте, и с каждым шагом Лэнгдон ощущал все большую уверенность в правильности своей догадки и в том, что им удалось уйти от погони.

Врата для тебя открыты, но надо спешить.

В конце похожей на узкое ущелье улицы послышался глухой гул, который постепенно становился все громче. Вдруг стены, сжимавшие улочку, расступились, и их взору предстало огромное открытое пространство.

Соборная площадь.

Это место с впечатляющим комплексом строений издавна служило религиозным центром Флоренции. Но в наши дни площадь стала одной из главных достопримечательностей столицы Тосканы, и уже с утра вокруг знаменитого собора скопилось множество туристических автобусов и толпились приезжие.

Лэнгдон и Сиенна вышли на площадь с южной стороны и оказались перед боковой стеной собора, облицованной сверкающим зеленым, розовым и белым мрамором. От размеров собора и его потрясающего великолепия невольно захватывало дух – величиной он практически не уступал стелле мемориала Джорджа Вашингтона, если положить ее набок, и казался бесконечным.

Несмотря на отказ его создателей от традиционной монохромной каменной филиграни в пользу необычайно яркой смеси цветов, своей основательностью и внушительностью собор являл пример готической классики. При первом посещении Флоренции архитектура собора показалась Лэнгдону аляповатой, однако впоследствии он не раз ловил себя на том, что разглядывает строение часами, очарованный его необычной эстетикой, и, наконец, по достоинству оценил его потрясающую красоту.