Инферно

Эти двое разложили на столе заляпанные чертежи и принялись тыкать в них пальцами, и каждый раз меня передергивало, словно палец упирался не в лист, а мне в печень, сердце и легкие. Отчетливое ощущение гадливости не унималось, и поначалу я даже решил, что причиной тому загадочное вино и меня просто подташнивает, но ощущение быстро пре-

вратилось в определенное — неприязнь. Отвращение к этой идее.

Сантана, длинный и чёрный, как слепой дрозд, то и дело вертел чертеж и убедительно бурчал что-то о непревзойденном знании нервной системы «сайлента» и что стоит только вывести красную базу сюда… и подключить тут…

Мистер Ббург слушал его внимательно, но как-то не всерьез. Как слушают ребенка, решившего рассказать стишок.

Когда Сантана закончил объяснять, как именно он собирается занять место пилота, Ббург повернулся ко мне и спросил:

— Они же именные, верно?

— Да, — без удивления ответил я. — Каждая машина делалась под определенного пилота.

— Это не значит, что вы не могли меняться местами, — перебил меня Сантана.

— Могли, — согласился я. — В аварийном режиме. Это очень больно. Очень. — Мне хотелось, чтобы балбес Сантана испугался, вернул аванс и убежал, заплатив за комнату.

— Можно использовать обезболивающее.

Он предложил, но как-то нерешительно. Потом подумал ещё немного.

— Если я найду «сайлента» Марка и изучу биокороб Марка…

— Неа, — сказал я, допил вино и аккуратно закрыл фляжку.

— Десять долларов.

Вышвырнуть их из моего дома — и дело с концом. Сегодня собрание независимых мародеров и ярмарка дрессированных крыс. Я читал вчера листовки и объявления. Вышвырнуть их к черту и пойти посмотреть на крыс. Говорят, они умеют танцевать вальс, парами. Сэнди будет наяривать на старом фортепиано, лишенном половины клавиш, а крысы — танцевать.

— Пятьдесят.

Мистер Ббург смотрел на меня как-то нехорошо. Оценивающе. Словно думал, как свернуть мне шею так, чтобы Денни ничего не заподозрил ровно до того момента, как Сантана выпотрошит и изучит мой биокороб и подожжет труп, чтобы никто не догадался.

— В некоторых городках, — сказал Ббург, — таких как ты, парень, быстро вывернули наизнанку. Во имя спокойствия и процветания. Мы здесь люди мирные и дружелюбные, тебя никто никогда пальцем не тронул… хотя сам знаешь за собой грешки. Почему бы тебе нам не помочь?

— Кому — нам?

— Независимому Альянсу Освобождения.

Он так это произнес, будто своими руками добился какой-то независимости и освобождения, будто на нём пятьдесят лет пахали, а потом он восстал и уничтожил рабовладельцев и захватчиков лично. Он сказал это с такой гордостью, что мне стало грустно.

Сантана тоже сидел какой-то посеревший. Не знаю, с чего его перекосило — от боязни потерять барыши, видимо.

— Освобождению — от чего?

Мистер Ббург несколько секунд молчал и жевал сигару, посыпая пеплом чертежи Сантаны.

— Вы живете в полной безопасности, — сказал он наконец. — Вы не знаете, что творится снаружи. Чем ты питаешься, парень? — он вдруг наклонился и выпотрошил пакет. Синяя картофелина покатилась по щербатому полу и замерла. — Мы жрем вот это! — заревел он. — Объедки! Потому что снаружи, на меридианах, орудуют не люди, а нечисть! Синдромеры, мародеры в масках, они охраняют склады и поля, они обтянули рай колючей проволокой, их нужно уничтожить, как любого урода, попавшегося на пути, — мусор, мусор, генетический мусор обжирает нас! А мы молчим и терпим, молчим и терпим…

Сантана вдруг вынул из кармана серебряный плоский портсигар, достал из него тонкую белую сигаретку и закурил. Я увидел, как сильно он сжимает губы, увидел ямку-шрам под скулой.

— Когда ты последний раз ел нормальное мясо? Не паштет из крысы, а нормальное свежее мясо?

— Я не ем мяса.

Сантана подложил согнутую руку под висок и устало покачал головой.

— Двести долларов, — хрипло сказал Ббург.

— У вас есть отличный медик, — ответил я. — Он справится. Подключит красную базу через задницу и будет пилотировать.

Мистер Ббург ушёл через десять минут, забрав чертежи для обсуждения их на собрании Альянса. Представляю, как это будет выглядеть — ребята, в жизни не видевшие ничего сложнее прищепки, соберутся изучать технологию капитана Белки.

Мы остались одни. Сантана все ещё медленно курил, а я вынул из-под кровати маленькую плитку и испек на ней картофелину, переворачивая туда-сюда. Плитка отключилась ровно тогда, когда картофелина лопнула и показала рыхлое нутро, из которого валил пар. Я посолил её и сердито съел.

— Электроэнергия закончилась.

— Я оплачу, — сказал Сантана, поднялся и вышел. Я слышал, как он препирается в коридоре с Денни-тазиком.

Он вернулся и долго ковырял вилкой заросшую жиром тушенку.

— Я так больше не хочу, — наконец выговорил он. — Не хочу, чтобы у меня заканчивались вода и тепло, не хочу платить по десятке в каждую лапу, не хочу жрать этот хлам. Я хочу оплатить все и сразу — на пять лет вперёд, мыться сколько угодно и включать обогреватель, когда мне холодно. Хочу яблок, молока и хлеба. Понимаешь?

— Что за чушь он городил? — спросил я. — Какие ещё синдромеры обтянули рай колючей проволокой?..