Информаторы

Я тусуюсь в «Фазах» в Студио-Сити, поздновато, со мной девчонка с длинными светлыми волосами, лет, наверное, двадцати, я сначала видел, как она с каким-то болваном танцевала под «Материальную девушку»[88], ей скучно, она теперь со мной, и мне скучно, хочется свалить, мы допиваем, идем к моей машине, садимся, и я типа пьян, радио не включаю, в машине тишина, девчонка опускает стекло, а на Вентуре ни души, так что все равно тишина, не считая кондиционера, она ни слова не говорит насчет того, какая у меня прелестная машина, и наконец я, бессмысленно опуская крышу, дабы ее поразить, уже недалеко от Энсино, спрашиваю эту суку:

— Сколько эфиопов можно запихнуть в «фольксваген»? — Вытаскиваю из пиджака «Мальборо», давлю на прикуриватель, улыбаюсь про себя.

— Всех, — отвечает она.

Я сворачиваю к обочине, шины визжат, я глушу мотор. Сижу жду. Радио почему-то включено, какая-то песня, но я не знаю, что за песня, и прикуриватель выскакивает. Рука у меня трясется, я смотрю на девчонку, откидываюсь назад, в пальцах сигарета. По-моему, она спрашивает, что происходит, но я ее даже не слышу, пытаюсь собраться, выруливаю было на Вентуру, но снова торможу, смотрю на девчонку, и она скучающе спрашивает, чем это мы занимаемся, а я все смотрю, потом очень медленно, еще держа сигарету, вставляю прикуриватель, жду, пока нагреется, давлю на него, закуриваю, выдыхаю дым, все разглядываю девчонку, отодвинувшись, а потом очень тихо, подозрительно, может, чуть смущенно спрашиваю:

— Ладно, — глубоко вдыхаю, — сколько эфиопов можно запихнуть в «фольксваген»? — Пока не ответит, не выдохну. Смотрю, как из ниоткуда появляется перекати-поле, слышу, как оно задевает бампер «порша».

— Я же сказала — всех, — отвечает она. — Мы к тебе едем или типа что?

Я откидываюсь назад, затягиваюсь, спрашиваю:

— Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— Да нет, по правде. Ну же? Мы тут вдвоем. Больше никого. Я не легавый. Скажи правду. За правду ничего не будет.

Она задумывает, потом спрашивает:

— Ты мне грамм дашь?

— Полграмма.

Она закуривает косяк, который я принимаю за сигарету, выдувает дым в крышу и говорит:

— Ладно. Четырнадцать. Четырнадцать мне. Переживешь? Блин. — Протягивает мне косяк.

— Нетушки, — отвечаю я и косяк не беру.

Она пожимает плечами.

— Даушки, — и затягивается.

— Нетушки, — повторяю я.

— Даушки. Мне четырнадцать. У меня была батмицва в отеле «Беверли-Хиллз», просто жуть с ружьем, а в октябре мне будет пятнадцать. — Она задерживает дыхание, потом выдувает дым.

— Как же ты в клуб попала?

— Карточка поддельная. — Она лезет в сумку.

— Это что же получается, я перепутал «Привет, Китти» с Луи Вуаттоном? — громко шепчу я, хватая и нюхая сумочку.

Девчонка показывает поддельную карточку.

— Похоже на то, гений.

— Откуда мне знать, что она поддельная? — спрашиваю я. — Откуда мне знать — может, ты дразнишься?

— Посмотри внимательнее. Ага, я двадцать лет назад родилась, в шестьдесят четвертом, угу, конечно, — хмыкает она. — Тю.

Я возвращаю ей карточку. Потом завожу машину и, все так же глядя на девчонку, выезжаю на бульвар Вентура и еду во тьму Энсино.

— Всех, — содрогаюсь я. — О как.

— А мой грамм где? — спрашивает она, а потом: — Ой, смотри, у «Робинсона» распродажа.

Я закуриваю вторую сигарету.

— Я обычно не курю, — сообщаю я. — Но ты со мной что-то странное делаешь.

— Вот и не кури. — Она зевает. — Эти штуки тебя прикончат. По крайней мере, так говорила моя чудовищная мамаша.

— Она от сигарет умерла? — спрашиваю я.

— Нет, ей какой-то маньяк глотку перерезал. Она не курила. — Пауза. — Меня в принципе мексиканцы вырастили. — Снова пауза. — А это, я тебе скажу, не подарок.

— М-да? — зловеще улыбаюсь я. — Думаешь, меня сигареты прикончат?

Она снова затягивается, и все, я заезжаю в гараж, мы заходим в спальню, все ускоряется, когда уже ясно, куда движется ночь, девчонка осматривается и просит большой водки со льдом. Я отвечаю, что пиво в холодильнике и она, блядь, может достать сама. С ней случается вроде как припадок безумного шипа, она ковыляет в кухню, бормоча: «У моего папаши манеры лучше».

— Тебе не может быть четырнадцать, — говорю я. — Нетушки. — Я снимаю галстук и пиджак, скидываю мокасины.

Она возвращается с «Короной» в одной руке и новым косяком в другой. Чересчур накрашена, уродские белые джинсы «Гесс», но похожа на большинство — восковая и искусственная.

— Бедная жалкая сучка, — шепчу я.

Ложусь на постель, заползаю повыше, головой на смятые подушки. Смотрю на девчонку, сползаю пониже, ерзаю.

— А мебели у тебя нет? — спрашивает она.

— Холодильник. И кровать, — отвечаю я, поглаживая простыни ручной работы.

— А, ну да. Это правда. Блин, соображал-ка у тебя работает. — Она слоняется по комнате, подходит к двери, пытается открыть — заперто. — А там что? — На дверь скотчем прилеплена таблица восходов и заходов солнца на эту неделю — вырезка из «Лос-Анджелес Геральд-Экзаминера». Девчонка ее разглядывает.

— Другая комната просто.

— Ясно. — Она оборачивается, наконец слегка испугавшись.

Я стаскиваю штаны, складываю, кидаю на пол.