Информационный террор: воспринимать или жить?

Во второй половине XX века произошел следующий перелом — 9 слов из 10 человек узнает из “центрального” источника, и обычно они сказаны через микрофон.

Основоположником научного направления, посвященного роли слова в пропаганде (а затем и манипуляции сознанием) считается американский социолог Гарольд Лассуэлл. Он разработал методы семантического анализа текстов — изучения использования слов для передачи или искажения смыслов. Отсюда было рукой подать до методов подбора слов.

Теперь язык напрямую связан со здравым смыслом. “Правильный” — это язык диктора, зачитывающего текст, данный ему редактором, который доработал материал публициста в соответствии с замечаниями совета директоров. Это безличная риторика, созданная целым конвейером платных работников. И весь этот односторонний поток слов направлен на определенную группу людей для того, чтобы убедить ее в чем-либо.

Что такое “общество спектакля” и слова-амебы?

Здесь берет свое начало “общество спектакля” — этот язык “предназначен для зрителя, созерцающего сцену”. Язык диктора теперь уже не имеет связи со здравым смыслом, он несет смыслы, которые закладывали в него те, кто контролировал средства массовой информации. Люди, которые, сами того не замечая, начинали говорить на таком языке, отрывались от здравого смысла и становились легкими объектами манипуляции.

Как создавался “правильный” язык Запада? Из науки в идеологию, а затем и в обыденный язык перешли в огромном количестве слова-амебы, прозрачные, не связанные с контекстом реальной жизни. Они настолько не связаны с конкретной реальностью, что могут быть вставлены практически в любой контекст, сфера их применимости исключительно широка. Важный признак этих слов-амеб — их кажущаяся “научность”. Скажешь, например, коммуникация вместо старого слова общение или эмбарго вместо блокада — и твои банальные мысли вроде бы подкрепляются авторитетом науки.

Начав говорить “словами без корня”, человек стал жить в разделенном мире, и в мире слов ему стало не на что опереться.

Как видим, в нынешней России уже отложилось в общественной мысли сознание, что без слов-амеб нельзя передать специальные термины. В итоге, когда русский человек слышит слова биржевой делец или наемный убийца, он относится к ним как к негативным явлениям. Но если ему сказать брокер или киллер, он воспримет лишь очень скудный, лишенный чувства и не пробуждающий ассоциаций смысл. Методичная и тщательная замена слов русского языка такими чуждыми нам словами-амебами — никакое не “засорение” или признак бескультурья. Это — необходимая часть манипуляции сознанием.

Осторожно, идет манипуляция сознанием…

Тургенев писал о русском языке: “Во дни сомнений, в дни тягостных раздумий ты один мне поддержка и опора”. Чтобы лишить человека этой поддержки и опоры, манипуляторам было совершенно необходимо если не отменить, то хотя бы максимально испортить, растрепать русский язык. Зная это, мы можем истолковать все эти языковые диверсии как надежный признак: осторожно, идет манипуляция сознанием.

Каждый может вспомнить, как у нас вводились в обиход такие слова-амебы. В сентябре 1992 года, например, в России одно из первых мест по частоте употребления заняло слово “ваучер”. Введя ваучер в язык реформы, Гайдар, по обыкновению, не объяснил ни смысл, ни происхождение слова. А ведь дело нешуточное — речь шла о документе, с помощью которого распылялось национальное состояние. Само обозначение его словом, которого нет в словаре, фальшивым именем — колоссальный подлог. И вот встретил я доку-экономиста, имевшего словарь американского биржевого жаргона. И там обнаружилось это жаргонное словечко, для которого нет места в нормальной литературе. А в России оно введено как ключевое понятие в язык правительства, парламента и прессы.

Но в целом Россию не успели лишить ее языка. Надежным щитом была для нее русская литература. Лев Толстой совершил подвиг, создав для школы тексты на нашем природном языке. Малые народы и перемешанные с ними русские остались дву- или многоязычными, что резко повышало их защитные силы. Каждому ребенку дома, в школе, по радио читали родные сказки и Пушкина. Но сегодня и с ними, как с Библией, производят модернизацию.

“Модерн, но без Благодати”

Сегодня мы видим, как сокрушается последний бастион языка, сохраняющего древние смыслы, — Церковь. Мало того, что некоторые священники вне службы, даже в облачении, стали говорить совершенно “правильным” языком, как журналисты или политики. Модернизации подвергаются, к великому сожалению, священные тексты.