Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира

Потом и подавно дело пошло на поправку: «Очень хорошо чувствую лед, чувствую «падение» с ноги на ногу, вместе с корпусом хороший упор в лед» (2 января 1964 года).

Утерянная на время боевая форма вновь возвращалась, и приближающиеся отборочные соревнования в Москве должны были это только подтвердить.

Тренер сборной совершенно определенно сказал: поскольку физическое состояние Инги было несколько ослаблено, ей, чтобы попасть в олимпийскую команду, на одной из дистанций необходимо занять призовое место.

И в больницу тогда приходили к ней руководители, уверяли, зная, что для Инги значат Олимпийские игры: «Не волнуйся, Инга, ты обязательно поедешь».

«Решив, что мне нечего терять, – рассказывала потом Инга в своей книге, – я стала готовиться спокойно. И странное дело – результаты стремительно поползли вверх. Я удивилась. Удивились и тренеры сборной. Они сказали:

– Если ты на отборочных соревнованиях победишь Панову и Гулите, то поедешь на Олимпиаду.

– Только их? – уточнила я. – А если кто-то из спортс менок, явно не претендующих на место в сборной, обгонит меня?

– Мы же сказали: тебе нужно быть впереди Пановой и Гулите».

Инга очень старалась. Соревнования проводились на малом поле стадиона «Динамо» в Москве, и мы за нее пришли поболеть. В перерывах между забегами спускались с трибуны к ней в раздевалку, чтобы подбодрить, сказать, что мы все верим и надеемся…

Инга не только выполнила, но и перевыполнила ту программу, которую для нее определили тренеры, став, как и необходимо было, призером. Обогнала Панову и Гулите.

Пришли на стадион поболеть за нее многие ее знакомые… Поздно вечером с катка, помню, шли мы все вместе, в том числе и фигуристы Нина и Станислав Жук, первыми из советских фигуристов «прорубившие окно в Европу». Ей была приятна поддержка друзей, теперь она знала, что в Инсбрук поедет. Но по чьей-то воле все изменилось…

«На отборочных соревнованиях, – рассказывала Инга, – я выиграла у Пановой и Гулите, но впереди меня оказалась Клара Нестерова».

Мы сидели в один из зимних дней дома, ничего не подозревая. Как вдруг приходит она. Ей открыли дверь, она вошла, но даже в темноте прихожей по ее едва еще видимому в полумраке лицу угадывалось какое-то непоправимое горе. Инга, ничего не говоря, быстро разделась, скорее прошла в комнату на свет и села, словно только в этом могло быть облегчение. Она села на краешек дивана, как можно больше, насколько позволяла боковая его стенка, повернувшись к стене, с меловым неподвижным лицом, застыв взглядом в стекле серванта. И, вспомнив подсознательно о возможных наших вопросах, предупредительно, быстро и тихо, с дрожью в голосе сказала:

– Только ни о чем не спрашивайте, я не еду…

Так она просидела целых полтора часа и не произнесла ни единого слова. И нам никакие слова нельзя было произносить. Бабушка тихо плакала, мама тоже. Горечь эта была на всех нас поделена поровну.

При всем ее оптимизме, при всей ее стойкости настроение резко испортилось. Второй уж раз она, сильная, обладающая таким запасом энергии и еще не до конца раскрывшая свои возможности, оказывалась вне Олимпиад.

«Я сжимала пальцы, – делилась она в своей книге, – старалась не смотреть ни на кого, – понимала, что ничего не сумела достичь… что олимпийский год пропал для меня, а с Олимпиадой мы снова разошлись как в море корабли. Грустный это был юмор. Но что оставалось делать?»

До конца сезона не было уже пометок в ее дневнике. Последняя пометка в этом сезоне была такой: «Безумно тяжело морально». Она решила, наверное, все бросить, оставить спорт… Как ей было трудно! Но в один прекрасный момент заговорил ее настойчивый спортивный характер. Она сказала: «Я им докажу еще». И отправилась на Медео, чтобы принять старт в соревнованиях на приз Совета министров Казахской ССР. Инге было облегчением уже то, что она превысила здесь результаты, показанные победителями недавно прошедших Олимпийских игр. Для нее это было победой. Пусть заочной, достигнутой в других условиях, но победой… Жаль только, что наградами были не олимпийские медали.

Может быть, ей, недавно перенесшей болезнь, отказали в участии в таких напряженных соревнованиях ради ее же здоровья. Может. Но как же так? Пообещать – и не сдержать своего слова!

Это отразилось на настроении, но не испортило его.

На чемпионат мира должна была поехать та же команда, что выступала на Олимпиаде в Инсбруке. А раз так, значит, Инге суждено было остаться опять дома. Словно какой-то невидимый злодей решил повторить невеселые для нее события шестидесятого года – и на Олимпиаду не поехала, и на первенство мира тоже.

Но хотя она и не писала, расстроившись, больше в дневнике о соревнованиях, на всех последующих выступала, в том числе на первенстве мира и Советского Союза. С первых соревнований она привезла четыре медали серебряного достоинства, став второй, вслед за Л. Скобликовой, а со вторых, при том же составе сильнейших, – точно столько же медалей, но уже золотого достоинства.