Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира

Это уже было выше сил тети Ксени. Щелочки глаз ее до предела сузились, она не удержалась и произнесла нараспев, негромко, но так, что наш ряд – мама, бабушка, я и соседка тетя Дуня, сидевшая невдалеке, – отчетливо услышал ее.

– Эх, милый, – в тоне народной сказительницы произнесла тетя Ксеня, – если бы ты прозрел и увидел, какая возле тебя сидит красавица, ты бы верст сто бег без оглядки…

Мама, бабушка и тетя Дуня негромко рассмеялись. Осклабилась и тетя Ксеня, выместив наконец свою нелюбовь к Лиде.

Дядя Коля, в трезвом состоянии всегда мрачный и неразговорчивый, как только пьянел, брал бразды правления в свои руки и толкал речь, по его мнению, вероятно, очень важную и необходимую. Чтобы приковать к себе внимание присутствующих, он подчеркнуто медленно вставал и делал значительную паузу, прежде чем начать говорить. Его не слушали и не сразу прекращали разговоры. И тогда дядя Коля убийственно взглядывал на них, потом отворачивал лицо в противоположную сторону от них, как бы говоря: «Нет, вы подумайте, я уже встал, а они все болтают!»

Так было и на этот раз.

Кто-то «поддержал» Николая Михайловича и, пряча усмешку, сказал:

– Тише, товарищи, Николай Михайлович речь хочет держать…

Все замолкли, а дядя Коля еще долго смотрел к себе в тарелку, продолжал молчать, словно подчеркивал, что и в абсолютной-то тишине не сразу настроишься на речь, а уж когда шумят и не слушают…

И опять кто-то не выдержал. Это его жена тетя Валя, человек открытый и прямой. Громко и весело она сказала:

– Ну чего ты резину тянешь, давай же…

Николай Михайлович посмотрел на нее с вызовом, безнадежно выдохнул из ноздрей воздух и под общий смех засмеялся тоже – что с этой его Валькой можно было поделать?

Во время своей речи он причмокивал губами, делал многозначительные позы, и все знали, что его речь никому не нужна, но что она вроде необходима, как должный атрибут подобного рода собраний под водительством Николая Михайловича. Что эта встреча и организована им для того, чтобы он мог сказать свою никому не нужную речь.

Так в течение всего этого долгого выступления его всегда кто-нибудь прерывал, вызывая теперь уже мольбу у Николая Михайловича: «Да подождите вы!», что прибавляло веселья и вынуждало его самого сбиваться на шутливую волну, заключающую в себе поток придуманных им на ходу житейских вопросов всем окружающим.

– Ответьте мне, пожалуйста, – призывал теперь он, – на такой вопрос: что такое жизнь?

– Это сплошная неразбериха! – под общий хохот рубила с плеча его Валентина.

Николаю нравился такой шутливый ответ, он пьяно смеялся и задавал новый вопрос. Теперь он обращался к заехавшему в гости нашему отцу-«путешественнику», на которого наша мама давно уже махнула рукой.

– Гриша, – обратился Николай к брату, – скажи мне, что такое, – он опять сделал паузу, – что такое, Гриша, родня?

– Ну что такое родня? – переспросил находчивый Григорий Михайлович. – Ну не дай бог кому-нибудь такую родню, как у нас с тобой…

Над этим ответом дольше всех смеялся сам Николай Михайлович. Всем нам была предельно понятна суть высказывания нашего с Ингой отца. По его мнению, бабка Паша (Прасковья Игнатьевна), их мать, являлась главной раздорницей и поджигательницей его отношений с нашей матерью. И на Колькину жизнь она повлияла. Таков был поэтому ответ. Потому-то и смеялся дольше всех Николай. Только бабка Паша слегка заерзала на стуле, сделала обидчивую мину, вытянув в линию свои тонкие губы, отчего еще больше заострился ее интеллигентский носик.

Потом все стали разбредаться, а кто-то из мужчин, кажется брат подслеповатой Лиды, увлек меня на застекленный широкий балкон Артамоновых, усадил рядом и стал толковать мне «за жизнь».

– Вот что, – сказал он, обняв меня на плечи. – Когда вырастешь и будешь выбирать жену, обойди ее со всех четырех сторон. Если с трех хороша, а с четвертой – нет, не бери…

И как я со временем понял, он был прав, советуя не закрывать глаза на ту сторону, которая не вызывает расположения с первых встреч, ибо то, что не нравится вначале, в полной мере проявится после, как на хорошо выдержанном в проявителе фотографическом отпечатке.