Ингерманланд

Часть 1

Глава первая. В которой читатель знакомится с двумя оборванцами и их довольно странным чувством юмора

Жили-были два закадычных друга, одного звали Теша, а второго Сёпа. Сколько они друг друга знали и как познакомились – никто не ведает. Да вот только так повелось, что где один объявится, там поблизости и второго ищи. Были они неразлучны как в делах, так и в проказе, а уж последнего, в отличие от первого, за ними числилось во множестве. Порой случится чего необычного или просто безобразного, так все подземные жители в один голос и говорят, что, мол, опять Теша с Сёпой безобразят, а виновны в том они иль нет, кто ж то разбирать станет. Так их слава оболтусов год от года укреплялась и росла. И не то чтобы они к этому как-то стремились, а просто зачастую получалось так, что самая что ни на есть безобидная их проказа оборачивалась вдруг грандиозным скандалом или попросту чем-то совсем отвратительным и гадким.

Одно время повадились они со скуки, ища себе забавы, вылезать в темноте наружу и пугать прохожих. Прятали в темноте крышку от люка, а сами затаивались: один в колодце, другой – неподалеку, и сидят, значит, поджидают жертву. И вот ковыляет в сумерках какой-либо вполне приличный себе гражданин со службы. Думает о чём-нибудь опять-таки вполне приличном. О том, к примеру, как завтра дураку Ваське на его глупые шутки, мол, Алексей Алексеевич свои сигареты на работе не курит, жене на пальто откладывает ответить. Главное, подлец, потом вдруг как вспомнит, что жены-то у Алексея Алексеевича никакой и в помине нет. А стало быть, он попросту жлоб и попрошайка. И выходит всё так, что это он сам тут зря людям голову морочит. И так мерзко-мерзко протянет сигаретку, мол, на, мил человек, угощайся. И противно становится Алексею Алексеевичу аж на целый день, а то и на все выходные, если вдруг безобразная сцена эта на пятницу выпадает и кажется, что все кругом смотрят на него как на убогого какого и за спиной шикают и глумятся. Идёт и размышляет, что, мол, лучше Ваське завтра клеем стул намазать или в обеденный перерыв стереть все документы с компьютера, покуда он в курилке свои байки травит да сигаретки беспечно покуривает. А бывает и с неприличными мыслями ходят всё те же вполне приличные граждане. Идёт, бывало, такой Алексей Алексеевич и думает, как склонить новенькую Зиночку к сожительству, и желательно на рабочем месте, и желательно, чтоб никто не узнал, но все догадывались. А подлецу Ваське всё-таки стул клеем намазать. Замечтается этот гражданин и сверзится, родимый, в колодец. Не успеет приземлиться, а крышка сверху – бах, и захлопнулась. Тут-то всё веселье и начинается. Голубчик, пролетев три сажени в темноте, плюхается в чёрную, холодную, вонючую жижу. Слышит металлический лязг закрывающейся крышки, ужасающий хохот сумасшедшего снаружи, затем лёгкое прикосновение и проникновенный, леденящий душу шёпот: «Ну что, попался, родненький».

«А ну как маньяк-насильник?» – думает тут беспечный гражданин, случаи ведь и не такие бывают. Вон и по телевизору давеча показывали, чуть не словили одного такого. Всё одиноких мужчин подкарауливал и склонял их ко всяким безобразиям.

Приметы даже разбойника этого описывали. Мол, телом он тучен, рыжеволос и рыжебород. А особая примета в нём, что носит с собой картинки разные на палочке, на манер хоругвей. И всё громко иностранцев ругает да геев. Да только как такого мерзавца словить, никто и не ведает. Потому как, почитай, каждый тех иноземцев и сам бранным словом попрекает. Полиция наша доблестная – совсем с ног сбилась. Выловила с пару десятков рыжих толстяков, да, видать, всё не тех. Не прекращаются безобразия.

В такой нервической ситуации мало кто проявляет выдержку и, как говорится, «сохраняет лицо». Да что мало – никто пока не проявил и не сохранил. Жидковат стал мир на героев. С глазами, полными страха, с захлебывающимися жалобными причитаниями и поросячьим визгом пленник, спотыкаясь в щедрых городских сливах, устремляется в светящийся сумрачным светом боковой проход, где и находит соседний колодец с отпертой сверху крышкой и заботливо заранее приставленной Тешой и Сёпой лесенкой.

Молодой белкой взлетев вверх по лестнице, такой Алексей Алексеевич напрочь забывает о дураке Василии. Молчаливым и могучим вихрем, не разбирая дороги, высоко, по-бабьи, выбрасывая колени, проносится он по лужам одинокого сквера, спугивая со своей дороги осторожные стайки воробьёв и гопников. И думается ему в такой момент, что чудом ушёл он от расправы лютой, нечеловеческой.