Губы сушило жаждой. Глаза набухали и высохли, став ломкими. Тело жаждало бьющей крови — единственно способной напитать иссыхающий организм, застывший меж жизнью и смертью. Но, с ненавистью ломая сама себя, она никого не тронула когтями, не порвала.
«Без крови. Без крови», — твердила она себе и каялась: — «Прости, Господи… Ведаю, ведаю, что творю, но иначе… не ведаю — как».
Даниил сумел подняться и догнал её уже под стенами.
Воздух резали пули. С замка стреляли храмовники, с леса — «братья», вокруг метались, отстреливаясь, монахи, оставшиеся от первой волны. И казалось, что небо вокруг внезапно обрело плотность, пронзённое сетью с мельтешащими блёснами.
Боевые машины зарычали сбоку, грязным запахом горелого масла, обдавая мир.
Даниил рыкнул, и толкнул подругу в плечо.
— Я займусь! Прорывайся к нему!
Алиса не обернулась — храмовник перед ней, пятясь к калитке, стрелял. Ей приходилось метаться перед ним, подскакивая и снова припадая к земле и скользя пауком вперёд. Пули жалили, но пока ни одна не травмировала серьёзно. Ещё рывок. И Алиса смяла воина, пробивая его горло. Кровь хлестнула, осталась на пальцах несмываемым сиропом, покатилась бусинами по кисти.
— «Держаться! Держаться!»
В самом проёме Алиса на миг обернулась.
Пространство перед замком заливали метающиеся пятна света — на мотоциклах, поливая друг друга огнём, носились и «братья» и храмовники. Иногда без крика рушились тени, сваливая световые лучи в землю — свои или чужие — не понять. У всех оказывалась одна кровь внутри, одно чудо йахаса.
На монастырь серой аморфной массой ломились беты, гонимые страхом и болью. Прыгали, в надежде спрятаться за высокой стеной, но, не в состоянии одолеть высоту, выверенную для защиты от них, скатывались по каменной кладке назад, обрывая когти и царапая гниющую кожу. Беты — йахи, у которых не оказалось проводника, но оказалось достаточно воли, чтобы не жрать человечины. Алиса стиснула зубы и посмотрела дальше, туда, где две тяжёлые боевые машины, намертво встав, воткнувшись друг друга, чадили дымом, резкими клубами в свете прожектора, казавшимся похожим на лицо… Знакомое и неизвестное.
За ними ревела битва, где — она не видела, но чувствовала — носился Даниил — ревущий и страшный, словно гризли, дорвавшийся до сладости человечины. И теперь она знала — он уже понял, нашёл предел своих сил и — не остановится.
Она толкнула дверь, не сомневаясь, что за ней будет шквал огня.
И прыгнула наудачу.
Огонь опалил тело и глаза. В кромешной темноте этой части двора белыми звёздами задрожали бьющиеся пламегасители. В полёте уже ощутила, как плющится в мышцах серебро — словно вбитые гвозди — не смертельно, но больно так, что не заставишь себя поверить в то, что этого нет. Она взвыла сквозь зубы.
Ударилась о стену замка. Сгруппировавшись, рухнула.
И тут же, снизу — снова вверх.
Прыжком на ближайшего.
Но воин уже бежал в сторону.
На другого.
Но и тот ушёл, словно желе из-под ложки.
Ещё. Ещё. Ещё.
И общая какофония выстрелов стала затихать.
Зашипела, пригибая голову. Волосы поднимались дыбом, а острые тонкие зубы нежити со свистом цедили воздух. Храмовники, один защищая другого, меняли магазины.
Прыгать тут как кошка на стаю мышей — бессмысленно. Алиса тряхнула распластавшимися по ветру волосами, и бросилась в сторону входа в замок. Через людей, над головами. Сзади забили пули.
Прыжком — на стену. Прыжком — на землю.
На стену, на землю.
Теряя силы на огромных скачках.
Но уходя из-под частой гребёнки летящего серебра.
Прыжком влетела и в двери. Сшибала налету стража. Покатилась по паркету, неловко подламывая руки. Когда остановилась, с трудом поднялась на четвереньки и замерла, тяжело дыша, — мир вокруг кружился. Светлый, яркий, цветной, словно игрушка. Мир высоких потолков, стреловидных окон с картинками, точёных колон и десятка людей в костюмах с мечами в руках. Лезвия клинков были мутными от серебра, а рёбра по центру светились полировкой.
Опустила лицо — с мокрых волос упала капля пота. Ударилась ровно в щель меж чёрной и белой плиткой паркета. Алиса подняла голову. И, сев на колени, двумя руками вцепилась в загнанный под рёбра клинок. Тяжёлый листовидный кинжал сидел в теле, вбитый падением по гарду.
Рванула, прогибаясь. Со свистом втянула воздух. И склонилась к полу, сквозь прикрытые от боли веки смотря на ручеек крови, стекающий по рясе.
Скосила глаза на руку. На пальцах тёмная кровь вперемешку с пылью прикрывала белую кожу. Давя тошноту, сунула ладонь в свою кровь, медленно сползающую вниз. А потом, решившись, впихнула в рот, слизав жёсткую тёрку горько-сладкой смеси с неё. Сглотнула, давя горькую слюну.
В глазах прояснилось. А храмовники вокруг засуетились, двинулись.
Здесь — в доме их бога — они не решались применять огнестрельное оружие. Это был шанс.
Она взметнулась в воздух за миг до ударов.
И, свернувшись клубком, тяжело упала уже за кругом. Поднялась на одно колено, как кошка, зашипев и сгорбившись.
Теперь все храмовники стояли перед ней. Знакомые и незнакомые. И один такой, что сердце заходилось, предательски затрепыхавшись. Командор Борислав.