Дон расхохотался, как сумасшедший, и его глаза заволокло красным облаком ярости. Он перегнулся через стол, покрытый лужами пролитой выпивки, размазанными кукурузными чипсами и полупустыми пивными бутылками, и заехал Киндеру в челюсть. В юности Дон немного боксировал, так что удар получился неплохим — рука шла от бедра, рассекая воздух, как разворачивающаяся цепь, пока наконец не вошла в плотный контакт с целью. Такой удар, нанесенный в двенадцатиунциевых перчатках, может отправить человека в нокдаун. Без перчаток это было настоящее зверство. Такое чувство, будто врезал по мешку с песком.
Рамирес и Клаббо оттянули его назад. С двух сторон они вонзили большие пальцы Дону под ключицы, от чего тот потерял чувствительность в руках и груди.
Киндер сморгнул и небрежным движением смахнул каплю крови с разбитой губы:
— Не нравится, как я говорю о твоей
Дон снова потянулся к нему, и его снова скрутили, только на этот раз Рамирес ударил его в грудь, и Дон на несколько секунд лишился зрения заодно с дыханием.
Киндер дождался, пока американец закончит давиться и ловить воздух ртом, и слегка улыбнулся:
— Прошу прощения. Нет-нет да и забудешь, что не все вокруг скоты. Лупе, — кивнул он Рамиресу, — плесни нашему
— Чтоб тебе ссать веревками, — выпалил Дон, надеясь выглядеть Гэри Купером[21], но дотягивая лишь до Энди Гриффита[22].
Ругаться он не умел, как бы ни располагала к тому ситуация. Ему отпустили руки, но он уже успокоился, и его желание надрать мексиканскую задницу или умереть, пытаясь это сделать, подутихло. Однако ярость еще тлела, подогреваемая переменой в поведении Киндера, тем, как смягчились черты его жесткого лица, сообщив ему вид энтомолога, готовящегося препарировать насекомое. Словно джинн из бутылки, в памяти всплыла излучающая вежливое превосходство физиономия Луиса Плимптона:
— И я еще как курю, — он неловко выхватил сигарету из рук невозмутимого Клаббо и прикурил ее от свечи в плошке, поскольку пальцы его слушались плохо. — Откуда ты знаешь, что я изучаю пещеры?
— А ты как думаешь, сеньор Мельник? Монтойя сказал по телефону.
— Да? Но вы так быстро поговорили.
— Монтойя зря слов не тратит.
Боль отодвинулась, пульсируя теперь в фоновом режиме в довесок к звуковым и шумовым эффектам.
— Вы, ребята, не полицейские.
— Соображает, — произнес Рамирес.
Киндер вздохнул:
— Заглохни, Лупе. Значит, так,
— Ты знаешь, где сейчас моя жена?
—
— Голосую за то, чтобы взять пару
— Если вы не полицейские, — сказал Мельник, — то кто вы?
— Не будет он слушать голос разума и не поедет с нами к шлюхам, — бросил Рамирес. — Монтойя же говорил.
— Заткнись, Лупе, — рявкнул Киндер.
— Полегче, полегче. Мое дело напомнить.
—
— Мексиканская служба госбезопасности? А где ваша форма, ваши бляхи?
— Надеюсь, вы умеете хранить секреты, сеньор Мельник, — Киндер холодно уставился на Дона, сразу напомнив ему Монтойю, только Монтойю размером с танк и с огромным ножом, который может одним махом отсечь руку. — Ладно. Ты нормальный мужик, Мельник. Мы подружимся.
— Мексиканская госбезопасность… Господи боже. Вы же обычно ведете только крупную рыбу.
—
— Вы ведете наблюдение за Мишель? С какой стати? Это, вообще, законно?
— Все в Мексике законно, особенно для нас,
— Мы не ведем наблюдение за сеньорой Мельник. Она нас не интересует. Мы следим за профессором Трентом.
— Ах, этот крысеныш! Как я ненавижу этого сукиного сына.
— Ну вот это другое дело! — Рамирес хлопнул Дона по плечу.
— Во что он втянул мою бедную крошку? Господи боже, это же не связано с коммунистами? Она же попадет в черные списки…
Мужчины обменялись взглядами. Киндер произнес: