В среду, накануне Дня труда[75]
, Дон отвез Мишель в аэропорт. Он прикинул, что ему предстоит почти семь недель одиночества, если не брать в расчет компанию Туле и мышей. К счастью, по утрам и в первой половине дня он бывал занят на заседаниях и семинарах в музее, и, хотя обычно он терпеть не мог подобные мероприятия в силу их невыносимой тягомотности, в этот раз он рассматривал их как передышку после недавнего нервного перенапряжения, приступов никтофобии и провалов в памяти.В обычном режиме память Дона функционировала плохо, но во сне все было совсем по-другому. Сновидения таяли сразу же, как только он просыпался, но, пока он спал, картинка была яркой и несколько зернистой, в стиле «Техниколор», а действие — вполне логичным и последовательным, так что перед его внутренним взором, отматывая время обратно, разыгрывались события далекого прошлого.
В тот вечер, когда Мишель улетела в Турцию, Дон выпил белого вина, которое томилось в шкафу бог знает сколько времени — этикетка давно отслоилась. Возможно, сон Дона был вызван историей Курта о долговязом призраке, которого он видел в магазине. Какова бы ни была причина, Дон погрузился в сон, как в омут, и немедленно перенесся в 1980-й.
Глава пятая
ВЫСТАВКА В ДОМЕ В ГОРАХ
(1980)
Дон дрейфовал вниз по Юкону на старом подтекающем надувном плоту. Он только что вынырнул из кошмара, где тонул во мраке, осознавая, что с дальнего берега его кто-то окликнул.
Он несколько ошарашенно завертел головой — действительно ли ему послышался человеческий голос? Местность была абсолютно и непроглядно дикой, отстояла на километры от ближайшей деревни аборигенов, не говоря уж о летних домиках или окрестностях городов, населенных белыми людьми. Кроме того, Дон был вдребезги пьян, казалось, он плыл уже целую вечность. К тому же сейчас он переживал блистательный период, так что возможно было все. Время стало аморфным. Время сияло, рассыпало вокруг себя искры.
На обратном рейсе в Олимпию он почувствует себя ненамного лучше. Будет смотреть вниз на разбитые черепушки безымянных горных хребтов, и в голове его будет пусто, как на пепелище. Сидя в дергающемся и сотрясающемся «ДС-10»[76]
, сквозь запотевшее окно он будет созерцать необъятный простор доисторической Америки и думать, до чего же ландшафт напоминает борозды и складки окаменевшего мозга. Дакотские Блэк-Хиллз[77] по легенде считались сердцем мира. А здешние, на крайнем севере, в таком случае могли быть мозгом мира. Внешний край Кольца огня, Земля десяти тысяч дымов[78].Сейчас он словно дрейфовал между самолетом и плотом, будущим и настоящим; потягивая бренди и пролетая над черно-белой пустошью и одновременно лежа на плоту, в дымину пьяный, пытаясь проникнуть взглядом за непроницаемую стену тополей на отвесном берегу широкого мутного потока.
Работники парка предупредили, что в Кинтакской гавани можно наткнуться на местных искателей приключений. От Кинтакской гавани, прииска времен Золотой лихорадки, теперь осталась лишь метка на карте. Там не было ничего, кроме ангара, горстки мелких строений и радиовышки на предгорьях Брукс-Рейндж. На Аляске хватало таких реликвий — кладбищ духа Фронтира.
Местные рейнджеры, не стесняясь в выражениях, предположили, что Дон, видимо, хочет, чтобы ему отстрелили башку. Старший из пары, который и вел разговор, сказал, что аборигены держат зуб на белых еще со времен приобретения Аляски у России. Сомневаться в его словах не приходилось, поскольку он сам выглядел аборигеном по крайней мере на четверть. Он не мог понять, какая причина, помимо охоты и желания поснимать красивые пейзажи, могла заставить кого бы то ни было пуститься в двухтысячекилометровое плавание на плоту от истока Юкона до канадской границы.
У Дона не было при себе ни винтовки, ни камеры. Все, что у него было, — это походная одежда, армейская сумка, набитая консервами, ящик «Уайлд Тёрки» и кожаная фляга свеженького ржаного виски, попавшего туда прямиком из ванны его приятеля из Олимпии Аргайла Ардена. О пакетике с пейотлем, примостившемся в кармане рубашки за пачкой «Уинстона» — еще одним предметом из Аргайлова набора вещей первой необходимости, Дон упоминать не стал.
Был ли он опытным путешественником? Он бродил по каньонам Нью-Мексико в компании одного лишь ослика, отыскивая медные жилы; несколько раз ходил в горы в детстве. Унаследовал от деда несколько коробок журналов об охоте и рыбалке. Умел пользоваться армейским консервным ножом, так что считал, что необходимый минимум подготовки у него имеется.