Инициация

— Вот мы и встретились снова, — сказала Дону какая-то красавица в мохеровом свитере. Ее грудь прижалась к его плечу, когда девушка подалась вперед, заглядывая ему в лицо своими темными-темными глазами. Эти глаза принадлежали гораздо более взрослой, более зрелой личности, чем юная Мишель Мок, какой бы не по годам развитой она ни была в скучном 1950-м.

Это был, в каком-то темном смысле, волшебный момент. Как будто бы они знали друг друга вечность. Дон влюбился по уши, прежде чем успел открыть рот, чтобы промямлить свое имя. Она улыбнулась, пожала его руку и сказала, что знает, как его зовут, поскольку они учатся в одной группе по философии. Он не поверил — уж конечно, он бы запомнил, если бы оказался в одной аудитории с такой роскошной женщиной, а она улыбнулась чувственно и плотоядно и сказала, что, возможно, она тогда была в очках и свитере.

— Я умею быть незаметной, когда хочу, — добавила она. — Я из тех фигур, что скрываются в орнаменте гобелена. Присмотрись повнимательней и увидишь меня — я сижу голая под деревом и потягиваю вино из рога.

Он все равно не поверил. Свитер и очки училки едва ли могли замаскировать ее эротическую привлекательность. Он кивнул, сделав вид, что она его убедила, и решил выяснить все в более подходящий момент, например, когда она пропустит несколько стаканчиков. Чего не произошло.

На третьем свидании они очутились в ее квартире и приступили к экспериментам в области тантрического секса, а через месяц были помолвлены и в конце концов рванули в Восточный Вашингтон, чтобы расписаться. Новость достигла ушей профессора Плимптона, и он перевел своей любимой студентке Мишель некоторую сумму денег вместе с указаниями, как добраться до его загородного дома в Веначи, где парочка сможет насладиться медовым месяцем. Там были холмы с дорожками для романтических прогулок, чистое холодное озеро, виноградники…

Из-за всей этой волнующей неразберихи у Дона совершенно вылетело из головы, что он собирался добиться от невесты признания, где и когда на самом деле она видела его раньше.

2

Некое подобие отрезвления наступило, когда плот Дона врезался в гниющие доски причала возле Руби, атабаскской[83] деревни, сползшей к самому краю излучины могучей реки. Рыбные колеса[84] лениво шлепали по воде, хотя пора нереста чавычи уже давным-давно прошла, и теперь можно было рассчитывать лишь на горбушу и сига; на волнах покачивались ялики с побитыми бортами, привязанные к причалу веревками, покрытыми слизью; в воздухе стоял густой дух горящих тополиных дров и острый мускусный запах коптящейся кеты. Единственными современными зданиями были школа и оружейный склад — все остальные строились в 1930-е, а то и раньше, в те смутные времена, когда сюда еще не ступала нога белого человека. На черепичных крышах красовались спутниковые антенны, кажущиеся неуместными и чуждыми, как глубоководная флора.

Когда Дон ковылял по хлюпающей грязью дороге, жители рассеивались перед ним, как дым. Они провожали его бесстрастно-пустыми взглядами, которые он слишком хорошо помнил по прежним приездам. Насколько он разбирался в их традициях, его примут за демона или одержимого демонами. Учитывая количество алкоголя, пропитавшего его печень — орган, издревле считавшийся вратами в мир духов, — в каком-то смысле они будут, конечно, правы. Его череп был полон шепотов — шепотов на языке горящих листьев табака, коррозионного гула канцерогенов, пускающих метастазы в мозг. Мир у него перед глазами был окрашен в желтушные и синюшные тона.

Дон заплатил на почте десять долларов, чтобы воспользоваться радиосвязью и проверить свои сообщения. Он подумал, что, наверное, похож на героя мелодрамы, стоя в этой комнате с низкими потолками, привалившись к неровной стене, покрытой желтой чешуей листовок и фотографиями объявленных в розыск неведомых субъектов из дальних уголков страны, с телефонной трубкой, зажатой между плечом и ухом, с почти опустевшей бутылкой виски в свободной руке.

Из трубки донесся хриплый голос Мишель, точнее, слабое и печальное эхо голоса, записанного вчера. Мишель сказала:

— Умер Лу. Возвращайся домой.

3

Мишель, только что вернувшаяся из очередной экспедиции в Конго, загоревшая до черноты, с новыми морщинками возле глаз и губ, ждала его в их доме в Олимпии. Если уж на то пошло, она выглядела более возмужавшей и повидавшей виды, чем Дон после своей юконской одиссеи саморазрушения. Они занялись любовью со страстью, оставившей на теле синяки и царапины. После этого они два дня ссорились, а затем наступило время похорон человека, которого Дон едва знал, несмотря на то что тот присутствовал в жизни Мишель без малого тридцать лет.

Луис Плимптон умер в арендуемом им доме возле городка Веначи штата Вашингтон, но семейный участок Плимптонов находился на расположенном неподалеку Левиттском кладбище на границе Олимпии и Тамуотера.