Инициация

Он присел на край незастеленной постели в одних носках и трусах, бездумно глядя перед собой. Тяжелый красный солнечный луч падал сквозь круглое окно, превращая сучки на деревянной обивке в ледяные глаза, а разводы штукатурки — в воющие пасти, запавшие щеки и оскаленные зубы. Дон перевел взгляд на фотографию улыбающейся женщины в очках-авиаторах. Его дорогая мамочка в те годы была похожа на старлетку из немых фильмов компании «Эм-Джи-Эм». Очень старая фотография — с краю виднелся отец, совсем еще мальчишка: размытая ухмылка и приподнятая рука, обнаженный торс, словно у ожившей статуи Геракла. Прекрасный, как Адонис, убийца с глазами Сфинкса, вступивший в ряды армейских рейнджеров[103], несмотря на природную предрасположенность к наукам. В те дни отец получал больше удовольствия, знакомясь с новыми интересными людьми, а затем убивая их. Салют, ребята! Не надо ли тут кого-нибудь пристрелить, дружище? Дон всмотрелся в знакомое лицо этого незнакомца. О чем ты не рассказывал мне, пап? Зачем тебе было сходить с ума и ложиться под пули? А ты, дед, старый ты матерый сукин сын, сколько же грязного белья после тебя осталось! Нанкин. Какого черта ты забыл в Нанкине?

Дон угрюмо разглядывал в зеркале растяжки на коже и седеющие волосы на груди, когда позвонила Холли. Ему пришлось нестись в коридор к телефону. После того как оператор соединил их, удостоверившись, что Дон оплатит звонок, Холли сразу спросила: «А мама дома?» Связь была отвратительной. На заднем плане раздавалось гудение и завывание чего-то, похожего на музыку. Его ненаглядная Холли почти не вылезала из пабов, чувствуя себя как дома в изысканной компании разной швали, исполнителей фолк-рока и активистов в беретах.

— Привет, дорогая. Как тебе во Франции?

— Угу, привет, Дон. Я в Глазго — вы что, не получили мою открытку? А мама дома? — У нее был явный европейский акцент, она говорила, как дикторша с Би-би-си, которая читает сводки международных новостей.

— Она, моя милая, как ты можешь сама догадаться, на работе.

— Хм. В университет я уже звонила.

Надо полагать, звонила Холли неоднократно — она отрывала мать от работы раза три в неделю, докладывая о происходящем или прося прислать денег. Такая у нее была специфическая патология.

— Ну тогда не знаю. Что-нибудь случилось?

— Что? — Она пыталась перекричать буйные звуки музыки. Шотланский хэви-метал.

— Стряслось что-нибудь?

— Нет! Все отлично! Передай маме, я вечером попробую перезвонить!

— Я тебя люблю, — но в трубке уже была тишина.

Дон запустил телефоном в стену — он развалился на несколько приятно острых осколков, которые с известной долей воображения можно было принять за куски черепушки Большого Уэйна. Надев рубашку, Дон выбросил останки телефона в мусорную корзину и лениво прикинул, как бы получше скрыть этот проступок от своей зоркой жены. И тут же махнул рукой. От нее ничего не скроешь.

Вернулась Мишель, не меньше его раздосадованная на весь свет, гневно сетуя на то, как трудно женщине работать в сфере, оккупированной мужчинами, и выражая желание накормить хорошим слабительным научное сообщество в целом и антропологический сегмент в частности. После возвращения из Спокана она пребывала в состоянии бешенства. Она прошла прямиком к бару, налила себе выпить и с мрачным видом села за кухонный стол. Дон, собиравшийся сделать сэндвич, на ходу чмокнул ее в щечку и между делом упомянул, что улетает на несколько дней. Мишель пожала плечами и закурила, стряхивая пепел в опустевший стакан. Встрепенулась она, только когда он упомянул, что звонила Холли, и немедленно стала допрашивать, записал ли он ее номер. Он, как обычно, забыл это сделать, и взгляд Мишель из сердитого превратился в невыносимо страшный.

Дон вылетел из кухни. Он сел в кресло напротив Курта, бросившего на него подозрительный взгляд. Дон жестом попросил его выключить доносившуюся из наушников музыку, явно грохотавшую на опасной для мозга громкости, и спросил:

— Что ты думаешь о соседском мальчике — Бронсоне Форде? Как он тебе?

Курт нахмурился, и это выражение сразу сделало его похожим на человекообразного грызуна-альбиноса:

— БиЭф? Я с мелкими не тусуюсь, пап.

— Да? Он живет в соседнем доме…

— Кхм, ну ему ж, типа, лет двенадцать? — Курт закатил глаза.

— Ну ты с ним, наверное, видишься время от времени?

Дон не знал, как половчее выведать, не имеет ли пацан Рурков доступа к наркотикам (явно имеет) и не подторговывает ли он ими на стороне. Йо, сынок, ты не покупаешь травку у маленького эфиопа по соседству? А, и кстати, ты там, в кустах, не приметил пары амбалов? Ну такие, похожи на агентов бюро по борьбе с наркотиками.