Инкогнито. Тайная жизнь мозга

Еще один пример сочинительства историй перед лицом смущающих данных — сны, которые выглядят как интерпретационная накладка поверх ночных бурь электрической активности в мозге. Одна из популярных моделей в нейробиологической литературе предполагает, что сюжеты снов сшиваются воедино из принципиально случайной активности — разрядов групп нейронов в среднем мозге. Эти сигналы вызывают к жизни сцены в торговом центре, распознавание любимого человека, чувство падения или ощущение откровения. Все эти моменты динамически сплетаются в историю, и по этой причине после ночи случайной активности вы просыпаетесь, поворачиваетесь к своему партнеру и ощущаете, что сюжет слишком причудлив, чтобы его пересказать. Еще будучи ребенком, я постоянно удивлялся тому, что персонажи в моих снах имели конкретные особенности, что они появлялись с такими быстрыми ответами на мои вопросы, что они создавали столь удивительные диалоги и формулировали столь изобретательные предложения, — всевозможные вещи, которые я бы не создал «сам». Много раз во сне я слышал новую шутку, и это сильно меня впечатляло. Вовсе не потому, что она оказывалась такой уж смешной при свете дня (это не так), а потому, что шутка — как раз не то, что, на мой взгляд, я мог бы выдумать. Тем не менее (по крайней мере, это можно предположить) именно мой мозг, а не чей-то еще стряпает все эти интересные сюжеты[234]. Как и пациенты с разделенным мозгом или судья Дуглас, сны — это подтверждение того, что мы умеем спрясть единое повествование из множества случайных нитей. Ваш мозг превосходно умеет сохранять клей для такого объединения — даже перед лицом весьма несогласованных данных.

Почему у нас вообще есть сознание?

Большинство нейроученых изучают модели поведения у животных: как слизень отдергивается в случае прикосновения, как мышь реагирует на вознаграждение, как сова определяет местоположение источника звука в темноте. По мере уяснения этих схем обнаруживалось, что все это исключительно зомби-системы — структуры, которые на определенный входной сигнал отвечают соответствующим выходным сигналом. Если наш мозг составлен только из таких схем, почему есть чувство, что мы живые и сознательные? Мы, наверное, должны вообще ничего не ощущать, как зомби?

Двадцать лет назад нейробиологи Фрэнсис Крик и Кристоф Кох задались вопросом: «Почему наш мозг не состоит только из набора специализированных зомби-систем?»[235] Другими словами, почему мы вообще что-то осознаём? Почему мы не просто обширная совокупность автоматизированных вшитых подпрограмм для решения задач?

Ответ Крика и Коха (схожий с моим в предыдущих главах) таков: сознание существует, чтобы контролировать автоматизированные «чужие» системы и распределять управление. Любая система автоматизированных подпрограмм, достигающая определенного уровня сложности (человеческий мозг явно удовлетворяет этому условию), требует высокоуровневого механизма, способного обеспечивать сообщение между частями, раздачу ресурсов и распределение контроля. Как мы видели ранее в примере с теннисистом, который учится подавать, сознание — это генеральный директор компании: он дает указания высокого уровня и определяет новые задачи. В этой главе я рассказал о том, что руководитель не обязан понимать программное обеспечение, которое применяется в каждом отделе его организации; он не обязан видеть все регистрационные журналы и квитанции продаж. Он должен всего лишь знать, кому нужно позвонить в случае необходимости.

Пока зомби-подпрограммы работают без перебоев, генеральный директор может спать. Он звонит только тогда, когда что-то идет не так (например, отделы неожиданно обнаруживают, что их бизнес-модели с треском проваливаются). Подумайте, когда ваше сознание появляется на сцене? В тех ситуациях, когда события в мире нарушают ваши ожидания. Когда ситуация соответствует потребностям и умениям ваших зомби-систем, вы не осознаёте большую часть того, что находится перед вами; когда же они внезапно не могут справиться со своим заданием, то вы осознаёте наличие проблемы. Вылезает генеральный директор, который ищет быстрые решения, обзванивая всех, чтобы найти того, кто справится с проблемой лучше всего.