Инкубатор (СИ)

========== Глава 1 ==========

Даррел похлопал по теплому боку флаера, отпуская водителя на парковку. Чертов Институт продолжения рода щеголял красивыми остроконечными луковками, золотистыми куполами и прочими архитектурными излишествами. Вместо того чтобы обзавестись парковками на крышах, как все нормальные учреждения.

— Красиво тут у вас, — процедил Даррел, пожав руку встречающему его медику. А потом любезно улыбнулся. Несколько месяцев в космосе — и он опять забыл, как быть “милым, сочувствующим и готовым помочь”.

Медик понимающе покивал:

— Оно само отрастает, капитан. Каждый месяц планируем парковки на крышах, а через несколько дней оно начинает вырождаться вот в это, — он обвел рукой окружающие их пряничные домики. — Вот если бы вы прилетели на неделю раньше…

— Увы, — ухмыльнулся Даррел, — мои мечты приехать раньше были повержены жестокой реальностью.

Врач засмеялся, и Даррел решил, что светскую беседу уже можно свернуть. Не рассказывать же доктору подробности их славного вояжа по окраинам Вселенной.

— Как наша партия маток? – спросил он.

— О, отлично, все пятеро симбионтов успешно прижились, а носители прекрасно адаптировались, как физически, так и психологически, — расцвел медик.

— Замечательная работа, док, — сказал Даррел и привычно отключился от потока маловажной информации, которую тут же принялся вываливать на него медик.

Конечно, Даррел приехал на Землю не только за матками, но в колонии считали эту часть миссии особо важной. Как же, “мы будем настоящей большой колонией, у нас будут настоящие детишки из маток, умные и милые, не то, что эти бедняжки из инкубаторов”. По мнению Даррела, они вполне могли обойтись пришлыми специалистами и не тратить чертову тучу денег на безмозглых маток. Но все полагали, что без маток и “натуральных детишек” поселение остается “эмоционально мертвым”, а Даррел не считал себя экспертом в эмоциональном, потому и оставил свое мнение при себе.

Дело в том, что Даррел сам был инкубаторским, но его происхождение повлияло не на интеллектуальную сферу, как обычно, а на эмоциональную — в нем было так мало требуемого обществом “сочувствия, поддержки и желания помочь”. Но зато он легко смог закончить не только начальную школу, как все инкубаторские, но и среднюю, а потом успешно поступить в Высшую Школу Колонизаторов. И почти забыть бесконечные унижения детства, все эти удивленные взгляды, все это сочувствие к “бедняжке из инкубатора” и смешки ровесников за спиной. И свой постоянный и позорный стыд за родителей, таких милых, но таких недалеких. Один из них работал водителем, а второй привратником.

Даррел осмотрел будущих маток и даже погладил каждого по украшенному шрамами животу, когда их раздели. Голые матки выглядели смущенными и испуганными. И очень привлекательными с этими своими мягкими линиями худеньких тел и поджавшимися безволосыми яичками. Наверное, здорово было бы взять себе такого на целый год и переть во все дыры, подумал Даррел и привычно прикрыл глаза, скрывая их выражение. Никакой матки на год ему не светило, так как у него не было постоянного партнера из образованных.

Последние лет десять Даррел предпочитал для секса пользоваться обслугой. Все три партнера, с которыми он когда-то пытался “выстроить глубокие чувственные отношения”, через год-другой подобных отношений покидали его, оправдываясь тем, что не могут жить с “непонимающим их мудаком”.

— Когда их можно забирать, док? У меня не так уж много времени на Земле.

— Хоть завтра, капитан, хоть завтра, — благостно заулыбался медик и тоже потрогал одного из маток за живот — в месте сращения с симбионтом. Матка щекотливо поежился и нерешительно улыбнулся, блеснув влажным взглядом. Член его слегка увеличился, как и должно быть от прикосновения знакомого.

— Да, вижу, симбионты уже прижились, — усмехнулся Даррел.

Приживаясь, симбионт испускает в тело носителя гормоны, действующие как афродизиак и подавляющие умственную деятельность. Впрочем, инкубаторские работяги, из которых и создавали маток, мало что теряли в смысле умственной деятельности.

Даррел еще полюбовался на одевающихся маток, поправил ремень и любезно улыбнулся доктору, прощаясь. Обратно его провожал уже санитар, и Даррел лениво размышлял — есть ли шанс склонить его к непритязательному отсосу где-нибудь в подсобке. Или придется терпеть до гостиницы.

— Послушай, любезный, а не хочешь… — обратился он было к санитару и вдруг замер.

Навстречу ему вели Генриха, его самую первую и самую сильную любовь. Генрих был с голыми ногами и наряжен в больничный халат, белые тапочки и наручники. У Даррела пересохло в горле. Что Генрих натворил?

— Дядя Даррел? — сказал Генрих нерешительно, и Даррел сморгнул, отгоняя наваждение.

Конечно же это был не Генрих, ведь Генрих погиб три года назад, да и не был он давным-давно тем тонким ясноглазым школьником, каким Даррел его запомнил на всю жизнь. Это его сын, Хаген, кажется.

— Как ты здесь оказался… Хаген?

— Вот… — бледно улыбнулся Хаген, — приговорили. Маткой теперь буду, — он хотел сказать что-то еще, но его толкнули в спину: