— Не спешите. Отказаться никогда не поздно, — сказал Гусенко. — Слушайте, мужики, а не спуститься ли нам в кофейню. — Он посмотрел на часы. — Обязаловка уже кончилась.
Я быстро взглянул на Винера. Он движением век одобрил предложение информационного магната, что меня несколько удивило. Дело в том, что в залы члены клуба не имели права проводить сопровождающих, если это не было оговорено заранее.
Мы спустились в кофейный зал, и Гусенко провел нас в «Арабский кабинет», где все расселись в низких мягких креслах вокруг низкого столика, на котором стояли восточные сладости. В бронзовых чашах, стоявших на треногах по углам, горели ароматические масла. Откуда-то доносилась арабская музыка.
Официант в восточной одежде принес большой кофейник с подогревом, сахар, коньяк и молча удалился.
Такого ароматного кофе я еще не пробовал, хотя в Панаме меня угощали этим напитком, приготовленным несколькими способами.
— Как кофе? — спросил Новиков.
— Восхитительно, — ответил я, поскольку вопрос явно относился ко мне. Я с видом знатока прижал спинку языка к небу и поцокал, — такого еще не пробовал. Как его готовят?
— Арабы добавляют кардамон и корицу. Кроме того, концентрация кофе очень высока. Единственный недостаток — нельзя пить много. Сердечко может взбунтоваться.
— Какое впечатление произвел на вас президент? — спросил Гусенко, разливая по рюмкам коньяк.
— Трудно сказать, — я понимал, что сейчас начнется «прощупывание», и любой мой промах может отпугнуть от меня «мух», как от огня, если только это «мухи», что сведет на нет мое участие в операции «Вельзевул». (В мозгу пронеслись лекции Николая Ивановича. «Ваша главная задача, голубчик, показаться „мухам“ объектом повышенной внушаемости. Повышенной внушаемостью обладают люди с гипертрофированным восприятием окружающей их действительности. И первым признаком этого является завышенная самооценка. Проще всего управлять людьми амбициозными, с завышенным чувством собственной значимости и властолюбием. Именно такие индивидуумы наиболее любезны кукловодам, и именно из таких они делают политических лидеров, министров и президентов. Второе необходимое качество — жадность. Изобразите из себя Гарпагона, и вас, по крайней мере, будут иметь в виду»).
— Президент производит впечатление неглупого человека, — продолжал я. — Хотя, конечно, он — темная лошадка.
— Откуда такие выводы? — Белкин внимательно наблюдал за выражением моего лица.
— Очень мало говорит и много слушает. Своего мнения не высказывает и задает очень много вопросов.
— Ну, — засмеялся Новиков, — тогда мы произведем на вас впечатление очень умных людей. Мы любим задавать вопросы. И умеем.
— А вы и сейчас не кажетесь глупыми, — улыбнулся я, — а что касается умения задавать вопросы, то это наводит на размышления. А не являетесь ли вы агентами ФСБ?
— Кем бы мы ни были, — примирительно сказал Гусенко, — мы члены одного клуба, а следовательно — родственники. Скажите, а политические вопросы затрагивались?
— Нда-а, — протянул я, понимая, что начинается самое интересное, — обсуждался вопрос запрета на политическую деятельность.
— И каковы же перспективы? — спросил Белкин.
— Президент исключает возможность провала на референдуме об отмене диктаторской формы правления через полтора года, но не исключает разрешения на оппозиционную политическую деятельность. Другими словами, он допускает мысль о том, что через полтора года отменит запрет.
— И это коснется всех партий?
— Всех. Насколько я полагаю, официальная оппозиция его не тревожит, исходя из опыта прошлого.
— Что вы имеете в виду? — продолжал «допрос» Белкин.
— Оппозиция прежнему не доставляла каких-либо неудобств. Она была не способна, а скорее всего и не собиралась добиваться от власти перемен. Распределительный менталитет оппозиции направлял ее деятельность не на борьбу за реформы, а за доступ к системе распределения. Был, по-моему, даже термин «системная оппозиция». Вспомните катаклизм, который разразился осенью 1997-го. (В голове пронеслись события 97-го, когда я в числе нескольких сотен тысяч питерцев строил баррикады, когда войска сначала отказались подавлять возмущения, а после мясорубки, устроенной частями МВД и питерского ОМОНа на Невском проспекте, выступили на стороне восставших. Когда Москву парализовала забастовка, а вице-премьера, отправившегося на очередную встречу с шахтерами, требовавшими уже не погашения долгов по зарплате, а отставки президента и правительства, встретили камнями. В это время оппозиции как бы не существовало. Все партии и движения призывали к «единству» и неповторению «албанского варианта», то есть к сохранению того режима, который их устраивал. Белкин в ту пору часто вещал с телеэкрана о «примирении и согласии». Резким тогда устоял, но ненадолго).
— А чего вы хотели от оппозиции? — в голосе бывшего «политика федерального масштаба» прозвучало раздражение. — Чтобы оппозиция призывала с оружием в руках свергнуть ненавистный режим? К братоубийственной войне?