Инквизитор. Книга 13. Божьим промыслом. Принцессы и замки

Волков уже понимает, к чему клонит купец, но ему надобно, чтобы тот всё сказал вслух, чтобы высказал все свои пожелания. И он ждёт, пока тот закончит свою речь. И Кёршнер со вздохом заканчивает:

— Очень нам всем… не надо, чтобы плохие вести по реке вниз плыли, как-то нужно того разбойника приструнить, много от него разных хлопот ненужных. Много шума, много болтовни, а коммерции спокойствие желательно.

«И этот меня подбивает с Ульбертом разобраться. Все, все хотят, чтобы это сделал именно я. И Брунхильда, и родственничек!».

Но ничего определённого отвечать ему генерал не спешит, машет лишь рукой небрежно:

— Полноте вам, друг мой, волноваться раньше времени. Ничего с вашими кожами не будет, все будут у вас. Коли ваши скупки закроют во Фринланде, так на то у нас там есть мой и ваш знакомец господин Гевельдас; помните же вы Иеремию?

— Помню Иеремию Гевельдаса, помню, — кивает Кёршнер. — Как же мне его не помнить, если я с ним и сейчас дела имею и по лесу, и по углю, и по шерсти.

— Так он ваши скупки себе приберёт, коли вас оттуда попросят, и все кожи для вас и купит. Я ему доверяю свои деньги, и ваши дела, полагаю, доверить сможем, он нас не обманет, — объясняет Волков. — И про кантон вам волноваться нечего, мой племянник Бруно стоит там крепко, у него лавки, мастерские, склады уже есть и в Висликофенне, и в Мюллибахе; его тесть, сам Николас Райхерд, хоть уже и не ландаман земли Брегген, но в совете кантона вес имеет решающий, так что ничего со скупкой ваших кож у горцев не случится. Не переживайте. Разве что… — барон не закончил свою речь, многозначительно замолчав.

— Что? — не терпится знать родственнику.

— Может, ваши расходы немного возрастут. Но уж и не так, чтобы вас разорить. Ваши кожи всё равно будут вам выгодны.

— Расходы? — спрашивает Кёршнер и, кажется, грустит ещё больше.

— Мелочи, — машет рукой генерал. — И говорить о том лень.

— А судоходство на реке? — всё ещё волнуется купец. — Соберу я, к примеру, кожи в Бреггене, погружу на баржу и повезу к вам в Амбары, а разбойник налетит, да их и отнимет.

— И об этом не волнуйтесь, я договорюсь с ним; тех, кто будет плавать по реке под моими цветами, он трогать не станет, — говорит купцу генерал, для убедительности понижая тон до шёпота.

— Ах вот как! — воскликнул купец и тут же прикрыл рот рукою. — Значит, вы с разбойником думаете договориться?

— Думаю, думаю, — Волков ещё ближе подвигается к родственнику и говорит ещё тише: — Епископ обещал мне в том содействие. А Ульберт епископу отказать не посмеет.

— Ах, какова интрига! — восхищается купец. — Как всё умно у вас придумано.

— Да, умно. Вот только лишние люди про то знать не должны, — говорит ему генерал, прекрасно зная, что уже сегодня о том будет известно… Ну, например, жене Кёршнера Кларе. А после и его собственной супруге. Женщины есть женщины. А там и слуги про то прознают.

— Лишние не узнают, — обещает купец.

Но генералу нужно как раз обратное. И Брунхильда, и родственник должны распустить по городу слух, что он собирается договариваться с Ульбертом. И лучше, если этот слух будет исходить не из одного источника, а из нескольких. Так будет правдоподобнее.

* * *

После барон пошёл к своим сыновьям. Они, особенно юный барон, буйствовали в принявшем их доме. Со слов немолодой и уставшей от братьев монахини, которая просто села на стул у стены, пустив безобразия на самотёк, недавно господа разбили кувшин со сладкой водой, что пожаловали им хозяева. А ещё успели испачкать башмаками обивку стен у кровати в своей комнате. О чём вовсе не сожалели.

А теперь, несмотря на окрики няньки, мальчишки влезли на стулья с ногами и добрались до чернильницы с перьями и бумагой, которые кто-то по недосмотру оставил в детской на большом столе. Юные господа перепачкались чернилами, испортили десяток листов отличной бумаги, а также заляпали платье и передник своей няньке, которая пыталась у них чернила отобрать.

И только появление отца привело их в относительное спокойствие.

— Батюшка, а мы учимся писать! — радостно сообщил ему младший из братьев, Хайнц Альберт, держа чёрными от чернил пальцами дорогой лист бумаги с каракулями и кляксами.

— Сие похвально, — холодно заметил отец, присаживаясь к столу и с неудовольствием оглядывая всё вокруг, включая измождённую няньку, — вот только прежде, чем учиться писать, неплохо было бы выучить буквы, а также овладеть чтением было бы хорошо, — он поворачивается к монахине. — Мать Амелия, есть ли у вас какая книга, чтобы господа могли мне почитать?

— Книга у меня есть, господин, и, коли прикажете, так я её принесу, — начинает монахиня тоном, выражающим полную безнадёжность, — вот только господин молодой барон читать не желают и отказываются, а если просить их, так переходят в крик, а господин Эшбахт могут и прочесть пару слов, но потом начинают рыдать: дескать, тяжело им.

Юный барон смотрит на отца, вихрастый, перепачканный чернилами, вид у него заносчивый.