Инквизитор (СИ)

— А вон им! — Бывший управляющий указал на коннетабля. — Им! Он уже и управляющего из вашей шайки назначил!

— Смиритесь, Соллон, вы пойманы и разоблачены. Ваш сеньор вам не доверяет, а мужики вас ненавидят. Вы вор, господин Соллон, и ваш сеньор сейчас вынесет вам приговор.

— Нет-нет! — Снова заорал бывший управляющий. — Я требую настоящего суда, а не этого балагана!

— Что вы себе позволяете?! — Вдруг заорал барон и вскочил. — Мой суд вы считаете балаганом?! Вы мерзавец и вор!

— Я требую суда ландфогта! Пусть меня судит ландфогт!

— Это не обязательно, — спокойно заметил нотариус Деркшнайдер. — Согласно эдикту принца Карла, курфюрста славной земли Ребенрее, да продлит Господь его дни, добрый барон фон Рютте рукой своей давал хлеб вам, а значит, был вам сеньором, то есть и судить он вас может сам, не отдавая вас под суд доброго графа и ландфогта местного, Леопольда вон Шлоссера.

Сказано это было негромко и спокойно, но это тихое спокойствие убило Соллона, он устало опустился на лавку, уставился в пол под ноги. Он проиграл, он сдался и сгорбился.

— Итак, господин барон, — продолжал магистр Кранц, — принимаете ли вы нашу работу и будете ли вы выносить вердикт по поводу своих людишек, что обворовывали вас? Если да, то ваше решение мы оформим юридически, как решение судебное. Прямо сейчас.

Волков встал и зашел с правой стороны от кресла барона, стоял за его спиной, ждал.

— Ну? — Спросил барон у него тихо. — Что с ним делать?

Волков произнес только одно слово:

— Виселица.

— Помилосердствуйте, я с ним за одним столом столько лет просидел.

— Вы сидели за одним столом с крысой. В одной из рот, в которой я служил, такую же крысу, которая обворовывала своих друзей, резали на куски, причем резали так, чтобы не сдох стразу.

— Может, обойдемся кнутом и клеймом?

— Ну, ежели желаете, чтобы следующий управляющий вас обворовывал точно также, можете быть милосердным.

— И все-таки…

— Не забывайте: он еще хотел отравить меня, а отравил мальчишку.

— Я понял, понял, — барон встал нехотя, глянул на Волкова, который неотрывно смотрел на него и произнёс. — Соллон, вы сидели за моим столом и брали на руки моего сына, и называли меня другом, а сами воровали у меня.

Он замолчал, обернулся на солдата, надеясь, что тот смягчится, но солдат тихо прошептал:

— Виселица.

Барон повернулся к Соллону и произнес:

— Я приговариваю вас к повешению.

— Что?! — Заорал Соллон. — Да как вы смеете?! Я для вас делал все, что мог! Я делал для вас все!

А мужики в проходе одобрительно загалдели, а вот аудиторы были удивлены приговору.

— Вы уверены, барон? — Спросил магистр, уставившись на барона.

— Барон уверен, — твердо сказал солдат, склоняясь к магистру и заглядывая ему в лицо. — Абсолютно уверен.

— Ты просто хочешь меня убить! — Заорал Соллон. — Чертов наемник! Просто убить.

Волков предполагал, что до этого дойдет, и он был к этому готов. Он подал знак, и в зал, расталкивая мужиков и баб, что толпились возле входа, двое стражников ввели, а вернее, точнее втащили, калеку Стефана. Кривобокий сын ведьмы почти не мог идти. Стражники бросили его на холодный каменный пол перед сапогами Соллона.

— Господин барон, господа аудиторы и вы, добрые люди Рютте, я, ваш коннетабль, заявляю, что бывший управляющий Соллон пытался меня отравить. Отравить при и помощи яда, что сделала ведьма и при помощи ее сына, который принес отравленную еду в замок. Но, как вы все знаете, отравился не я, а поваренок с кухни, который выпил вино, предназначавшееся мне. Господин нотариус Деркшнайдер, скажите, что грозит отравителю в доброй земле Ребенрее?

Нотариус Деркшнайдер, знаток законов, встал и четко произнес:

— Коли отравителем является жена — то сожжение, а коли отравителем является муж — то на усмотрение судьи: закапывание в землю живым или четвертование.

— Ну, так что вы выбираете, Соллон? Петлю, могилу или топор?

Соллон ничего не ответил, он сидел и смотрел на Волкова с ужасом.

— Ясно, — сказал Волков. — Господин барон, как ваш коннетабль, я прошу приговорить к повешению соучастника отравления, сапожника Стефана, сына ведьмы.

Барон буркнул без всякого желания, лишь бы быстрее закончить всё это:

— Приговариваю.

— Стефан, — продолжал Волков. — Твой сеньор был милостив к тебе, и тебя всего-навсего повесят за твои преступления.

Люли у прохода одобрительно загудели, они полностью поддерживали коннетабля.

А со старостой из малой Рютте решили быстро, так как он раскаялся и отдал часть денег, по его согласию его обратили в крепостного, хотя все дети его остались свободными. Староста, насмотревшись приговоров о повешении, был несказанно рад, что остался жив. Пообнимавшись с семьей, тут же ушел.

— Добрые жителю Рютте, — громогласно объявил Волков, — вор и убийца Соллон и сапожник Стефан будут повешены на площади после обедни.

Мужики снова одобрительно гудели, и даже славили коннетабля и выходили из зала, а стражники уводили приговоренных. А барон, довольный, что все закончилось, встал и сказал:

— Я рад, господа аудиторы, что вы приехали и навели порядок у меня в доме.