Иннокентий едет в деревню

Я не только убирал с земли пшеницу, но освобождал от мусора сознание. Возвращался к началу, когда ничего еще не было. Ни девушки, против моей воли занявшей мысли. Ни пшеницы, против моего желания занявшей землю.

2.13.7. Дружба

– Лизавета сказала, картошку хочешь. Ну-ка пойдем, распилим пару бревен.

Я кивнул и пошел за дядей Пашей.

– Ты это, – сказал он, – Лизавета – девушка хорошая. Ты ведь это, не это…

Я удивленно на него посмотрел.

– Смотри мне. Она добрая, Лизавета-то. Рвется всем помогать. От нее не убудет, но ты-то все равно не пользуйся.

Я кивнул и уставился под ноги.

– Она вся в мать, в Нину Григорьевну, – Павел Никифорович щурился на солнце. – Та еще хуже. Узнает, у кого беда, тут же прибежит. Первая. И ведь попрекать не будет, я-то знаю. Все поймет, рядом посидит. Бывало у тебя, что хотелось, рядом кто посидел, помолчал? – спросил он и, не дожидаясь, продолжил. – У меня бывало.

Он испытующе посмотрел на меня. Видимо, выражение на моем лице ничего ему не говорило. Он замолчал. Молчал всю дорогу до дома Лизетт. Там скинул рубашку, принес из сарая пилу и кивнул на три огромных бревна.

Пилить бревна с дядей Пашей было приятно. Действовали мы на удивление слаженно. Он руководил, выкрикивая: «Тяни на себя вверх, а я снизу» или «Упрись, упрись ногой в бревно». Движение пилы «Дружба» почти не стопорилось.

После распила бревен, я сел на полено, а дядя Паша вынес из дома две кружки холодного кваса.

– На, – сказал он.

Я взял кружку и жадно выпил содержимое.

Из дома вышла Лиза.

– Веничком пройдись, – сказал дядя Паша и пошел в дом.

Лизетт заводила граблями по земле, но щепки, стружки и опилки либо глубже врезались в землю, либо разлетались в стороны. Девушка раскраснелась, засопела.

Я протянул к ней руки. Лиза отвернулась, спрятала лицо.

– Ну что глядишь?! Иди отсюда, мне убираться надо. Слышишь, бери мешок с картошкой и иди!?

Мне показалось, что в голосе ее звучали слезы.

2.13.8. Электронное письмо Алисы

Без темы. Отправлено в четыре утра.

«я вчера с надеждой, с новыми силами, без кошки

я сегодня без веры, без спокойствия и все еще без кошки

я завтра… завтра уже сегодня»

Я ничего не ответил.

Я знал, что Алиса скоро меня забудет. Еще пара дней, и ее письмам найдется другой адресат.

2.13.9. Работа

Я умирал на поле.

И в ежедневном труде находил утешение.

Ходил по земле, перекапывал землю, дышал землей. Она становилась моей.

Алиса бы гордилась. Алиса, которая отдавала себя труду, прониклась бы уважением к моему упорству. Это единственный язык, который она понимала. Язык увлеченного делом человека.

Я убирал пшеницу и видел Алису у балетного станка. Сотни раз взмахивал граблями, а она тысячи – сводила закругленные в локтях руки. Я всаживал лопату в землю, а она поднималась на изуродованные пальцы. Подхватывал сено и боялся, что партнер не удержит Алису.

Она не высыпалась, не доедала, получала травму за травмой. Я уставал, потел, натирал трудовые мозоли. И понимал, что никому, кроме меня, это не нужно.

– Сначала стань кем-то для самого себя, – говорила Алиса. – Когда ты будешь работать для себя, отвечать перед собой за все, что делаешь, у тебя будет главный почитатель таланта. Ты сам.

Я сваливал сено в кучу у забора.

– А остальные пойдут за тобой. Дарить счастье тем, кто готов его принять, – звучал голос Алисы в моей голове. – Можно ли хотеть чего-то еще?!

2.13.10. Люди

– Некоторые люди нам для счастья, а другие – для боли.

Лиза улыбнулась, но я видел, что улыбка далась с трудом.

– Те, которые для счастья, – продолжила она, – спасают нас сейчас. А те, которые для боли, спасают наши души.

Я не думал об Алисе в этом ракурсе.

«Какое счастье, что хоть кто-то на планете может сделать мне так больно. Я спасен!»

– Она бы сказала, что никому человек не причиняет столько боли, сколько самому себе.

Лишенный возможности говорить с Алисой, я мог говорить об Алисе. Мне это было приятно. Иногда я спрашивал себя, вспоминала ли она меня, говорила ли обо мне. Но был уверен, что ей не требуется каких-либо подмен моего существования, потому что и самого моего существования ей не нужно.

– Я думаю, – говорила Алиса, – это великое несчастье – оставаться у кого-то в голове. Влиять на кого-то. Слетать словами и интонациями с чужого языка.

– Ты ее забудешь, – сказала Лизетт.

Я не поверил.

– Когда ты сможешь кого-нибудь забыть, – мягко возразил я, – поделись со мной секретом, пожалуйста.

Лиза опустила голову.

– Ты убрал пшеницу?

– Да. Почти.

Я был горд собой.

– Кто-то все портит, а кто-то – восстанавливает, – сказал я. И не заметил неодобрительного взгляда, что бросила Лизетт.

А следовало бы заметить.

2.14. Угроза

2.14.0. Пьянка

В кабаке было много людей, душно и шумно. Лизетт вышла на кухню, остальные мое появление не заметили. В толпе я увидел Толика и председателя Зиновия Аркадьевича, но ни тот, ни другой не кивнули мне в ответ. Быть невидимкой надоедало.