Однажды пророк и его закадычные друзья (таковыми эти люди считали себя, а как оно было на самом деле, Бог весть) ступили в рощу, присели в тени высокого дерева, и один из них, самый беспокойный, нетерпеливый, обратился к пророку с такими словами:
- Сперва мы просто любовались увлечениями своих сердец и воспевали их на все лады, но теперь лишь терпим, ибо в сердцах завозился бес сомнения и одуряющего скепсиса, а народ и вовсе терпеть не желает, потому что ты отказываешь ему во внимании.
- Чего вам надо? - спросил пророк сухо и дальше заговорил так, словно перед ним сидели не добрые знакомые и приятели, а из досужего любопытства соединившиеся в аудиторию слушатели: - Разве я звал кого-то, разве вы не увязались, как псы, не сами пришли ко мне со своими нуждами и запросами?
- Меня ты позвал однажды, - угрюмо вставил другой человек, не столь решительный, как первый, но не менее его думающий и упрямый, - и голос твой был так требователен, что даже спутался у меня в голове с задрожавшими от страха извилинами.
- Или ты не знаешь, чего мы хотим? - выкрикнул третий, в гадкой ухмылке обнажая беззубый рот. - У нас в горле засуха и руки чешутся. Пусть только появится субчик какой-нибудь, инстинктивно ищущий нагоняя и взбучки, уж тогда-то не потребуется согласования с тобой и разной там целесообразности...
Четвертый сказал:
- Или вот я знаю сифилитика, с которым ты еще не знаком. Медики от него без ума как от беспримерного идеалиста своей болезни, уклоняющегося от всех известных методов исцеления, но он непредсказуем и может позволить тебе, чтобы ты его отчитал, как мальчишку. Почему ты не идешь с желанием ткнуть в него пальцем и поучить уму-разуму?
- Разве моя жизнь и деятельность заключаются в том, чтобы знакомиться с сифилитиками и тыкать в них пальцем? - с горечью воскликнул пророк. - Это вы, простецы, так думаете, и имя вам - выползни.
- Но мы даже не знаем подлинного значения этого слова... - забеспокоились люди, - и если оно заключает в себе естественно-научный смысл, нам...
- И такая в нем вескость наименования, что даже на проклятие похоже!.. - добавочно закричал один из них, определенно затаивший несогласие, пожалуй, что и нежелание зачисляться в указанную пророком категорию.
- Нам суждено навсегда сбиться в какую-то жалкую кучку гуманитариев...
- Суть баранов...
- Мы никогда не узнаем и не поймем!
- Узнаете! - возвысил голос пророк. - Я же ищу иного, желаю гораздо большего и подчеркиваю это.
Все опять загомонили одновременно, словно дуя в одну трубу:
- Чего большего?
- Конкретизируй!
- Ну-тка, выкладывай свою теорию!
- Аргументы давай!
Ничего не ответил пророк на эти дикие вопли, тем не менее чему-то обрадовался начавший этот принципиальный разговор человек и в неописуемом воодушевлении выдохнул:
- А вот это уже дело! Я понял! И я так скажу, парни. В моей полуголодной жизни мысль о куске обычного хлеба пекарей сочетается с мечтой о хлебе духовном, и вот я приободрен и высказываюсь в порядке умозаключения: давайте выпьем сейчас не мешкая по чарке доброго вина, чтобы уж ликовать так ликовать, чтобы отныне уже последовательно упиваться счастьем всевозможных откровений и удачных находок. Друг, друг и учитель, эти убогие, - он указал на прочих, - поверят в тебя, как поверил я, и пойдут за тобой, куда позовешь после первой. Не сомневайся! Поступишь по моей задумке, а она предполагает и вторую чарку и, разумеется, последующие, очень скоро все мы очутимся в благословенном краю и будем озираться по сторонам с блаженством, не испытывая больше прежних уязвлений души и сердца.
Раздраженный неудачно, на его взгляд, складывающейся беседой, пророк заявил, что не питием славна Получаевка и не в питии залог ее будущего процветания.
- Уйдемте отсюда, скоро гроза! - пропищал кто-то осторожный и боязливый.
Тут в первый раз улыбнулся пророк.
- Ну, грозы бояться нечего, - мягко возразил он.