Иное состояние (СИ)

- А, придурки, неудачники с одной полуголовой на двоих! - ухмыльнулся он, швырком не вполне естественного характера, как будто дал ему кто-то знатного пинка, выбрасываясь на аллею и преграждая нам путь. - Еще не положили зубы на полку?

А я уже стал человеком, едва ли не всегда готовым к взвинченности, и наглец тотчас получил у меня решительный отпор:

- Ты, гад, говори да не заговаривайся! Я на плаву не хуже тебя. Только я зад полнейшим негодяям не лижу. Много своровал, недоумок?

Простота нравов, выраженная мной, покоробила Миколайчика, глубоко оскорбила. О нем надо сказать, что он никогда не сомневался в своей великой значимости. И если грабил, то совершал это с непоколебимой серьезностью и с пафосом человека, сознающего, что он действует во имя высокой цели. А тут какой-то пескарь потешается над ним, высказывает ему в глаза все, что приходит в его глупую голову. Да еще в миг, когда обретенная им, Миколайчиком, в ближайшей пивной пьяноватая змеевидность сделала его, во что он свято верил, утонченным и мудрым. Миколайчик побагровел, намерение в разговоре с нами придерживаться дипломатичности перестало фабриковать елей из его сердца. Казалось, лицо, а заодно и голова этого дикого, задиристого субъекта, по которой в потоках багровости еще плавали, выделялись еще кое-как заслезившиеся глаза, исчезли и вместо них над широкими плечами, образовавшимися у Миколайчика благодаря модному пиджаку, раздулся и налился кровью отросток, болтающийся в воздухе отвратительным червяком. Я был удивлен творящими у меня на глазах метаморфозами, но и смех разбирал, я чуть было не прыснул. Напоминаю, дело происходило в парке, где угнездил ресторан предприимчивый Клычков, а в это критическое для меня мгновение он, солидный ресторатор, сидя в своем кабинете, размышлял, какую бы еще торговлю ему организовать и затем немыслимо расширить. Освобождение от былых партийных догм раскрывало перед ним всю правду и красоту торговой вольницы. Ему воображалось некое пространство, где посетители его заведения из пьющих и танцующих в ослепительно насыщенном красками зале превращались бы в уединенных, поглощенных интимным полумраком пользователей на все готовых дам. Этот сытый и благообразный старик, заметив в окно, что я пребываю на краю гибели, выдвинулся к парадному входу в ресторан, на ходу пробуя голос. Забасил он, страшно вырастая перед нами:

- Миколайчик, ты опять баламутишь, что ли?

- А почему всякие тут насмешничают? - запищал сразу сократившийся Миколайчик. - Я им кто? Я им первый встречный? Я тут быстро наведу порядок.

- Не тут, - отмахнулся Порфирий Павлович, - тут мы и без тебя справимся. Убирайся подобру-поздорову, я своего соседа Петю в обиду не дам. - А уже в зале, сунув нам по рюмочке водки, старик так повел разговор: - Ты, Петя, подтянись, и друга своего подтяни. Что вы какие-то невзрачные? Этот вот, - он указал на Розохватова, - даже мясист, а все равно на вид дохлый и никчемный. Я уж не говорю, Петя, о том, что ты в последнее время сильно сдал. Сдал до невозможности. Так нельзя сдавать. Вы развернитесь во всю ширь. Вы, милые, чем занимаетесь?

- Книжками приторговываем, - бойко ответил Розохватов.

- Ну, это скудно. Не для умных. А мне, между прочим, нужны башковитые.

- Для чего? - живо поинтересовался мой приятель.

- Опережающих надо, всюду поспевающих, поживу остро чующих, словно пираньи, и чтоб не вам чета.

- Да, но ведь мы, в случае эффективности вашего проекта, можем и подтянуться, так что желательно не разводить турусы, а в подробностях узнать про вашу цель, - настаивал Розохватов.

- Погодите-ка, - встрял я, - очень у вас получается энергичный обмен мнениями, а я человек интеллигентный, мне претит бездумная подвижность, я за то, чтобы размеренно, с умом, с сердцем...

Порфирий Павлович жестом руки остановил мою разговорчивость и ответил Розохватову:

- Спрашиваешь о цели и получается почти коммерческий вопрос - для чего? Отвечаю: обслуживать в ресторане клиентов, а в парке гуляющих. А во сколько обойдется, это уже вопрос другой.

Я не стерпел, вскочил на ноги, закричал:

- Что такое? Что это? Проституция?

Старик рассмеялся.

- Нет, - сказал он, - какая же это проституция, профанация или, продолжая мысль в ее становлении, стагнация, если задействованный работник крутится, волчком вертится и вообще ходуном ходит, а при этом окружающим из-за него продыху нет от продаж? Улавливаете вы мою мысль в ее подлинной сути, головастики? - вдруг прокричал коммерсант. - Вы мне устройте так, чтоб, понимаете ли, не дано было окружающим вовсе понять, что такое с ними творится в узле состыковки спроса и предложения!

Выглядел этот господин моложаво, а как принялся нынче вывертываться перед нами на все лады да шаркать под столиком длинными, тонкими ножками, так и вовсе предстал парнем хоть куда. Я долго не мог взять в толк, о чем он распространяется, а мой друг, слушая, буквально таял от удовольствия.