Читаем Иное состояние (СИ) полностью

- Булочник, - сказал мне Тихон, - не смог бы выпекать свои булочки, окажись он не в пекарне, а у нас под столом.

И это верно, подумал я ошалело. Тихон постоянно попадает не в бровь, а в глаз.

- Тот или иной библиотекарь не смог бы... - пробормотал я.

Тихону не суждено угодить пальцем в небо. Тихон ни при каких обстоятельствах не сядет в лужу.

- У Пети есть что-то свое, что-то глубокое, не потревоженное, и он может. Он везде и всюду остается самим собой, - сделал Тихон вывод.

Околдованный им, я не мог оторвать от него взгляда; я находился в плену у его ни с чем не сообразной логики. Опробовав сначала легкими, осторожными касаниями, судорога затем бурей промчалась по Петиному телу. Даже невероятно гибкие люди, - продолжал я мысленно перечисление не могущих, - например, вчерашний активный вероучитель или бойкий творец чистого искусства, а сегодняшний иллюзионист, массажист, политик, политолог, деятель закулисы - тоже нет, не потянул бы, ибо... Вот что значит особый склад ума, особая стать, неподражаемая прыть и сумасшедшая закалка!..

- Однако, он горит, - сказал Тихон.

- Зачем же вы уводите в сторону? - тихо, как бы сам в себе, встряхнулся и выдохнул я, несколько освобождаясь от сомнительных чар своего собеседника и зависимости от его рассуждений. - Это может быть обидно Пете, если он не совсем еще отрешился... И что подумает его жена? Не оказать помощи, не проникнуться сочувствием, состраданием... А ведь ближний в беде! Какой там огонь, он вообще, похоже, загибается...

- Внутри воспламенился и сгорает, - упорствовал Тихон, сейчас, похоже, особенно хлопотавший под никогда не оставлявшим его давлением потребности во всем отыскивать тайные и вместе с тем удобные символы. Впрочем, я эту его потребность по-настоящему раскусил впоследствии или, может быть, даже попросту вообразил, преувеличивая, а то и искажая некоторые моменты характера этого человека, равным образом и иные мотивы его поведения. Но ошибки и перестановки во времени и всевозможные искажения не наносили никакого урона его облику в целом, а тем более его личности, знал и судил которую по существу лишь он один. В чем я совершенно уверен, так это в том, что в ту драматическую минуту творящееся с поэтом представлялось ему полнотой исполнения каких-то мистических предпосылок и символических задач.

- Я не погиб! - простонал Петя. - Это рождение! Я выйду из мрака!

- Точно, перелицовка это в пламени, поэзия в реальности, а не на бумаге, - сказал Тихон.

- Не согласен. - Я покачал головой. - Главным образом с вашими рассуждениями не согласен. Они вносят нотку... как бы это сказать... утрирование выходит, понимаете?.. И сами по себе способны навевать подозрения, а я сейчас не хочу подозревать, никого и ни в чем. Было бы иначе с Петей, я, наверно, подозревал бы, ведь многое к этому располагает... Но с Петей не иначе. Разве Петя не по-настоящему не в себе? Разве ему не больно?

- Не берусь судить о свойствах пожирающего Петю огня, о характере его и происхождении, но кончится, уверяю вас, пеплом и алмазом под ним. Известное дело. Так бывает, по крайней мере в аллегорическом смысле, - ответил Тихон на мои замечания новым рассуждением.

Я вспылил:

- Никакого пламени нет!

- В мистическом огне даже и отходы пищеварения переплавляются в золото, - небрежно бросил Тихон.

Тут и я простонал, как бы в унисон с Петей:

- Вы смеетесь надо мной? Да я сам чуть жив... Я загнан... Если мне окажут помощь, подадут носилки...

- Что вы, что такое, дорогой, неужели? Что же с вами? Скажите, вы что же, и впрямь думаете, будто Петя умрет?

- Холод ужасный, могильный, а вы про огонь... Заморозили... Вы здесь чудовищные такие, и ваше отношение ко мне и к тому же Пете настолько необъяснимо, пугающе, нелепо...

Меня нежно обнимало убаюкивающее желание поделиться впечатлениями от своего пребывания во льдах, рассказать, каково мне в замороженном виде и как теперь хрустят и едва ли не ломаются мои кости при всякой попытке организовать, затеплив жизнь, некое движение, нужные перемещения в пространстве. Слабая, беспредметная улыбка раздвинула большие и словно каменные губы моего собеседника.

- Только не лезьте под стол, не берите пример с Пети, - сказал он. Это было предостережение, то самое, которого не хватило моему другу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза
Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза