Иногда я лгу

– Не убьешь, – отвечает она сквозь улыбку.

Беги, кролик, беги. Беги! Беги! Беги!

Близнецы вопят, я тоже начинаю плакать. Спокойствие за нашим столиком сохраняет одна лишь Клэр.

– У нас с тобой был договор, – говорю я. – Если бы кто-то узнал, что ты…

Клэр тянется через стол и берет меня за руку. А потом с такой силой ее сжимает, что мне становится больно.

– Просто будь осторожна, Эмбер.

Давно

Суббота, 19 декабря 1992 года

Дорогой Дневник,

Узнав, что нам опять надо переезжать, я перестала разговаривать с мамой и папой, хотя они, похоже, этого даже не заметили. Утром я сказала папе, что хочу погулять в парке, и он мне разрешил. Потом, когда родители устроили на втором этаже очередной скандал, я позвонила Тэйлор. Ее мама позвала ее к телефону, подружка не изъявила особого желания со мной говорить, но я попросила ее, если может, туда прийти. Парк находится ровно на полпути между нашими домами. Я вышла в 12:47, потому что назначила встречу на час и знала, что туда идти тринадцать минут. Часов у меня нет, но, по-видимому, я добралась до места очень быстро, потому что мне долго пришлось сидеть на качелях и ждать.

Когда я уже отчаялась, я увидела «Вольво» на улице возле парка. Мама Тэйлор помахала мне и улыбнулась. Я в ответ тоже помахала, но не улыбнулась, потому что хотела, чтобы она видела, что мне грустно. Я подумала, что это странно, что Тэйлор не пошла пешком, ведь здесь совсем недалеко. Она страшно долго выбиралась из машины, а когда выбралась, оказалось, что она выглядит совсем по-другому. Тэйлор сделала стрижку боб, так что теперь мы уже не похожи друг на друга.

Площадка, на которой мы встретились, предназначена для маленьких детей, она огорожена по периметру, чтобы они оставались внутри, чтобы они оставались в безопасности. Тэйлор подошла и остановилась по другую сторону, будто я сидела в тюрьме, а она меня навещала. Поначалу все было странно, не так легко и приятно, как раньше. Я сказала, что переезжаю, она ответила, что знает, и странно пожала плечами. Потом добавила, что слышала от родителей, будто моего папу уволили за воровство. Я возразила, что это неправда, и объяснила, что папа ушел, чтобы ухаживать за мамой. Не думаю, что она мне поверила. Потом я предложила поговорить, сидя на качелях, а не через загородку, она обогнула ее и вошла на площадку.

Я спросила, как дела в школе, Тэйлор ответила, что поскольку сейчас конец четверти, я пропустила совсем немного. Говорить с ней было тяжело, она, похоже, даже не догадывалась, как мне плохо от того, что нам опять надо переезжать, поэтому я нарочно немного поплакала. После этого она подобрела и как будто даже стала прежней Тэйлор, хотя и выглядела иначе. Я спросила, все ли у нее в порядке в школе, когда рядом нет меня, и она покачала головой. Потом она сняла пальто и закатала рукав свитера. У нее на руке были два круглых, красных шрама. Я спросила, кто это сделал, но она не ответила. Я спросила, можно ли их потрогать, и она кивнула. Я очень осторожно к ним прикоснулась, погладила кожу и обвела пальцем воспалившиеся красные бугорки, начертив вокруг них восьмерку. Я сказала, что мне жаль, что меня там не было, чтобы уберечь ее. Когда я убрала палец, она опустила рукав и надела пальто. Я знала, что она так дает понять, что больше не хочет об этом говорить.

Она встала, сделала несколько шагов, я испугалась, что расстроила ее и что она сейчас уйдет. Но Тэйлор подошла к карусели и улеглась на нее. Ее дурацкий вид меня рассмешил. Я подбежала к ней, схватилась за железный поручень, побежала, раскручивая что есть сил, а когда карусель разогналась до предела, запрыгнула и улеглась напротив Тэйлор. Мы обе хохотали, я потянулась к ней и взяла за руку. Вот так, держась друг за дружку и хохоча, мы наворачивали круги до тех пор, пока у меня не закружилась голова, хотя мне на это было наплевать. Мне хотелось бы, чтобы мы там остались навсегда.