Иногда я лгу

Рождество, 25 декабря 2016 года, ближе к вечеру

Мы с Полом молча идем домой. Он шагает быстро, я с трудом за ним поспеваю. В холодном воздухе висит мелкая морось, но это не страшно, мне было приятно уйти из дома Клэр и оказаться на улице. Да, теперь этот дом принадлежит только ей. В его стенах больше не осталось ничего моего, даже воспоминаний. Эту жизнь мне давно надо было оставить в прошлом, но что-то неизменно мешало мне двигаться дальше. Неизвестного человек всегда боится больше, чем знакомого.

На улицах никого нет. Их тихая неподвижность мне нравится. В пригороде царит полный покой. Все заперлись в домах с родственниками, с которыми в течение года общаться не требуется. Набивают рты индейкой, смотрят по телевизору всякую чушь и разворачивают подарки – нежеланные и ненужные. Слишком много пьют. Чересчур много говорят. Но почти совсем не думают.

Когда мы проходим мимо автозаправки, морось сменяется дождем. Она, как и все остальное, сегодня закрыта. Внутри я была только дважды. Первый раз несколько недель назад, зашла задать вопрос. Ничего страшного, люди постоянно задают какие-то вопросы. Когда я умолкла, кассир внимательнее всмотрелся в мое лицо, но тут же пришел к выводу, что я не собираюсь его грабить – вид у меня был не тот. Он объяснил, что записи камер видеонаблюдения хранятся в течение недели, после чего автоматически удаляются. Я его поблагодарила, потом немного помедлила на тот случай, если ему вдруг захочется узнать, зачем мне это надо. Но когда он ничего не спросил, я ушла. По всей видимости, он забыл обо мне еще до того, как я закрыла за собой дверь.

Во второй раз мне пришлось там побывать немного позже.

Мадлен не то чтобы была мне особенно благодарна, когда я везла ее, больную, домой. Сев в машину, она швырнула мне банковскую карту и велела залить полный бак на заправке за углом. Топливо практически закончилось, и она сообщила, что на следующий день перед работой у нее не будет времени заправиться. Она предполагала, что ее просьба меня расстроит, поэтому я постаралась, чтобы выражение моего лица всецело соответствовало ее ожиданиям, хотя на самом деле была очень собой довольна. Значит, не зря я утром хлебнула бензина, который мне пришлось высосать из ее бака. Хотя я сразу его выплюнула, привкус нефти во рту преследовал меня целый день. Этому трюку я научилась еще в детстве, когда чистила школьный аквариум.

– Перед другими можешь корчить из себя Флоренс Найтингейл[11] сколько угодно, но передо мной не надо, – проворчала она, медленно поднимаясь по лестнице и преодолевая ступеньку за ступенькой.

На середине остановилась и посмотрела на меня. Ее жирное круглое лицо озарилось улыбкой. Мадлен всегда прекрасно умела говорить, но те слова, которые она произнесла в мой адрес в тот день, еще долго стояли у меня в ушах.

– Не забывай, Эмбер, я вижу тебя насквозь. Ты ленивая тупица, как и все ваше поколение. И в силу этого не способна чего-либо добиться.

После этого она отвернулась, продолжила свое восхождение по лестнице, когда-то мне хорошо знакомой. За двадцать пять лет дом изменился до неузнаваемости – да и как иначе? – однако новая лестница располагалась в том же самом месте, и стоило мне повернуть вправо голову, как перед мысленным взором тут же вставала Клэр, поворачивающая конфорки газовой плиты. После смерти родителей его должна была унаследовать она, Буся наверняка хотела бы именно этого, но в дело вмешалась ее крестная мать, Мадлен Фрост, и в итоге Клэр не получила ни пенни.

Я думала о словах Мадлен, когда заправляла машину. И когда дополнительно купила две канистры, также их наполнила и поставила в багажник. Я думала о словах Мадлен, когда расплачивалась ее кредиткой, а потом протирала салфеткой руль и все, к чему могла прикасаться в ее автомобиле.

Когда мы с Полом проходим мимо улицы, на которой живет Мадлен, я поворачиваюсь и быстрым взглядом окидываю ее дом. И только в этот момент впервые понимаю, что он ничем не отличается от других. Какая-нибудь семья могла бы отмечать сейчас в нем Рождество: играть в игры, дергать за веревочки хлопушки, совместно творя общие воспоминания. Там могли собраться дети, внуки, собаки или кошки, могли царить веселье и шум. Все это могло быть, но я знала точно, что сейчас там все по-другому. Там находился один-единственный человек. Мрачный, одинокий, жалкий и глубоко испорченный человек. И любили его только совершенно незнакомые люди, верившие в персонажа, вещавшего для них по радио. В этом доме сидит женщина, по которой никто не будет скучать.

Давно

Четверг, 7 января 1993 года

Дорогой Дневник,