– Да. Его поймали? – спрашивает Клэр.
– Нет, они были у него в квартире, но его там нет.
Я пытаюсь сосредоточиться и просеять их слова через фильтр реальности, который соорудила в своей голове, но это срабатывает далеко не всегда. Мне очень хотелось бы стереть неприятные, тоскливые воспоминания, всплывающие на поверхность, однако в моей голове будто замкнулась какая-то цепь, предоставив возможность все вспомнить. Даже то, что лучше было бы забыть.
Я помню, как Эдвард пришел в эту палату.
Помню, что он со мной сделал.
Но не понимаю, откуда об этом узнали они.
Потом до меня доходит – Пол говорил, что установил здесь камеру. Значит, он должен был все увидеть. От этой мысли мне становится тошно.
Мне по-прежнему кажется, что я нахожусь под водой, но мутная жидкость становится немного прозрачнее, и я все время всплываю ближе к поверхности. По мере этого воспоминаний становится все больше.
Я вспоминаю о той ночи, когда произошла беда. Вспоминаю все.
Теперь мне известно – за рулем машины на Рождество сидела не я, и это вовсе не был несчастный случай. Какое-то время меня не было. Не знаю, как долго, но теперь я вернулась – и я помню все.
Недавно
– Как ты? – спрашиваю я, когда Пол плюхается на диван и берет в руки пульт от телевизора.
– Что? А, нормально.
– Выпьешь чего-нибудь?
– Если можно, виски.
Я на мгновение замираю в нерешительности. Пол уже давно не пьет виски. Одно время он вообще ничего другого не пил, но эта янтарная жидкость изменила его, а его пристрастие к ней изменило нас. Она стала его неотъемлемой частью, причем частью ужасной. Он думал, что спиртное поможет ему писать, и запирался на всю ночь в своем писательской хибаре, прихватив с собой лишь ноутбук и бутылку. Еженощная литературная троица, провальный и заезженный сюжетный ход. Мы с ним превратились в два автономных государства, разделенных золотистым алкогольным потоком. Я злилась, страдала от одиночества, всего боялась. Что-то он действительно писал, но слова получались все время не те: они не подходили друг другу. Когда выяснилось, что у нас не будет детей, все стало еще хуже. Виски для него стало излюбленным средством заглушить боль, и он вливал его в себя, ничем не разбавляя. Чистый скотч. Но вел он себя при этом довольно грязно. Мне казалось, что я наблюдаю за медленным самоубийством с первого ряда партера. Потом, когда смотреть стало невыносимо, я пригрозила, что уйду. Он сказал, что бросит пить, но слово свое не сдержал. Просто стал травить себя тайком. Я уехала на десять дней. Тогда он действительно бросил. Это случилось больше года назад, и возврата к прошлому я не допущу.
– Дорогой, мне кажется, у нас его нет…
– Мне мама подарила, в шкафчике возьми, – отвечает он, не поднимая на меня глаз и продолжая щелкать пультом, не в состоянии выбрать канал.
Я выхожу на кухню и открываю холодильник. Игнорирую его просьбу и вытаскиваю заранее охлажденную бутылку шампанского. Сейчас я скажу ему о ребенке, у него сразу поднимется настроение, и это Рождество запомнится нам на всю жизнь. Правда, я сегодня и так уже выпила лишнего, но от небольшого бокала хуже не будет.
– Ты, наверное, рада, что у нас нет детей? – спрашивает Пол из гостиной.
– Что?
– Я имею в виду весь этот бардак. Целый день с ними возишься, без конца на них отвлекаешься, нельзя даже спокойно поговорить.
– Но ведь сегодня все было не так уж плохо, – отвечаю я, возвращаясь в гостиную.
Из моего левого глаза катится слеза, которую я не успела остановить.
– Да нет, с малышами мне нормально. Просто Клэр мне испортила настроение. Я устал от ее наставлений, как нам с тобой жить, она вечно вмешивается, а ты никогда ей даже ничего не скажешь… Это по какому поводу? – спрашивает он, показывая на шампанское.
– Мне кажется, нам нужно отпраздновать…
– За новую книгу мы уже выпивали. Ты что, плачешь?
– Нет-нет, что ты.
– Это из-за того, что Клэр отговаривает меня брать тебя в Америку? Плевал я на ее советы. Несколько недель без тебя она как-нибудь проживет.
– Ты сказал Клэр о книге? Когда?
– Да оно как-то само собой вырвалось, пока ты наверху читала близнецам на ночь сказку.
Понятно, почему она так смотрела на меня, когда мы уходили. В ее взгляде явственно проглядывало предупреждение. Пол продолжает, даже не понимая, что натворил:
– И почему мы не можем об этом рассказать? Ладно, ты права, у нас действительно есть повод для праздника.
Он берет со стола бутылку и открывает ее.
– Что конкретно ты ей сказал? – дрожащим голосом спрашиваю я.
– Пожалуйста, давай уже поговорим о чем-нибудь другом, а не о твоей сестре, ее занудном муже и их кошмарных близнецах.
– Пол, что конкретно ты ей сказал? Это очень важно.
– Да что ты все с ума сходишь? Она тоже смотрела на меня как чокнутая.
– Ее расстроила новость о моем отъезде. Я так и знала. Я же просила ничего ей не говорить.