Иногда они...

Последнее время с сыном, творится что-то неладное. Первые два дня, я была рада, что сын нашел постоянную работу и теперь ходит довольный. Но меня смущали эти его ночные смены. Чем конкретно занимается, он так и не объяснил, лишь отмахивается и говорит что принимает звонки. Подробностей не сообщает. А я, стараюсь не лезть к нему с расспросами, расскажет сам, если сочтет нужным. Да я и вижу-то его нечасто – утром ухожу – он спит, прихожу – его нет. Олдос встревоженный, бледный и осунувшийся, хотя работает на новом месте всего ничего. Я тоже кручусь, как могу, надо ведь еще ставить на ноги детей. Несколько раз, еще неделю назад, и вот сегодня, я слышала, как он говорит во сне. В целом, было не понять, что конкретно – неразборчивая болтовня, но мне очень не понравилось одно имя - Дебора. Если он начнет вспоминать все то, что Киндман тогда заставил его забыть – ничего хорошего из этого не выйдет. Ведь это тянется еще с детских лет еще тогда, когда он спас меня от взрыва. Потом, я допытывалась у него, как ему это удалось, а он все говорил про «Дебору, дебби» - свою невидимую подругу. Что ж, некоторые в детстве заводят себе таких вот друзей, в этом нет чего-либо опасного. Но почему именно Дебора? Уж не связано ли это с… В общем, тогда нужно вспоминать по порядку.

  Вся моя жизнь пошла не по тому сценарию, который задумывался родителями. С детства я была примерной дочкой, по крайней мере, старалась ей быть – не шаталась ночами по улицам, училась на пятерки. Получить четверку, означало выслушать нудную лекцию отца, по приходу домой. Лекцию, на тему как сейчас важно держать себя в ежовых рукавицах и учиться изо всех сил. Все это я и так прекрасно знала, и оставалось лишь кивать, потупив глаза в пол.

 Тогда мы жили в здесь, в Денвере. Отец занимался недвижимостью – продавал квартиры. У него было свое небольшое риелторское агентство, и дела шли пока так-сяк. Очевидно, что папа хотел видеть во мне мать, но я была совсем другая. Более взбалмошная, более импульсивная. Меня корежило от той мысли, что можно вот так, как она – сидеть весь день дома, занимаясь только хозяйством и ничем больше. Я представляла, что тоже, вот так и проживу, за спиной мужа, всю жизнь. С одной стороны – это нормально, так живет большая часть женского населения. А мне хотелось чего-то большего, в школе оставалось учиться всего ничего, и затем предстояло сделать выбор, куда двигаться дальше. Отец хотел, чтоб я поступила на педагогический факультет, или филологический. А зачем? Чтоб потом, вдалбливать в головы не желающих учиться детей грамматику? Или что? Меня больше интересовала журналистика – писать статьи, делать репортажи. По крайней мере, не рутинная деятельность – это как раз по мне. Однако отец был категорически против.

 - Ты хочешь быть журналюгой? – таращил он глаза – Никогда! Даже и говорить не хочу на эту тему!

 Правда, ни на журналиста, ни на кого бы там, ни было, учиться мне не пришлось. Почему? Сейчас объясню…

 По городу прокатилась волна убийств, жертвами стали уже три девушки или девочки - в возрасте от тринадцати до семнадцати лет. Полиция и телевидение трубили, что в городе после продолжительного затишья, пробудился маньяк. Он насиловал и убивал, а потом спиливал верхушки голов у жертв, и вытаскивал оттуда мозг. Что он с ним делал – ел, или использовал для каких-то собственных нужд – было неизвестно, но к нему твердо приросла кличка Мозгоед. Если это только это и в самом деле он – то затишье продолжалось шестнадцать лет. Почерк был тот самый, если только какой-то сумасшедший, вдруг не решился действовать как он. За все время, последний период которого закончился шестнадцать лет назад – он успел убить еще пятнадцать человек. Все они – молоденькие девушки. Происходило это тоже нерегулярно и бессистемно – две-три жертвы и снова затишье. Его не могли поймать, а орудовал он не только в Колорадо, но и в соседних штатах – Вайоминге и Небраске. Все это – очень тяжело вспоминать, ведь даже спустя столько лет – больше двадцати – все это - стоит перед глазами. Ночью, я проснулась от шума внизу. Встала с постели, вышла на лестницу и застыла в немом удивлении – входная дверь распахнута настежь, в прихожей полно людей – как в форме, так и в обычной одежде, а отец – лежит уткнутый лицом в пол, с руками, заломленными за спину.