Иностранка

Кирилла Петровича, который тяжело плелся за гвардейцами, опустив понуро плечи, Машу, плачущую горькими слезами и Сергея, лицо которого походило на каменное изваяние, вывели на улицу. Посадив и закрыв арестантов в темной карете с решетками на окнах, гвардейцы вскочили в седла и вся мрачная кавалькада устремилась в сторону Невы, к далеким бастионам Петропавловской крепости…

Глава IV. Петропавловская крепость

Заячий остров, Петропавловская крепость,

1790 год, Май, 10

Шум голосов в гулком коридоре, заставил Машеньку прислушаться и открыть глаза. Она привстала с каменного ложа, покрытого соломой, и медленно поднялась на ноги, одернув юбку. Обхватив себя руками и стараясь согреться в холодной и сырой камере, в которой она находилась, девушка напряженным взором посмотрела на железные прутья решетки, вставленной в окошко железной двери.

Уже вторые сутки она находилась в этом мрачном, полутемном, грязном помещении в одиночестве. Еще вчера, на рассвете ее вместе с отцом и братом гвардейцы доставили в Петропавловскую крепость. По приезду их встретил комендант тюрьмы Глушков, полноватый и неприятный человек. Быстро ознакомившись с бумагой, которую передал ему Чернышев, комендант кратко объявил прибывшим, что по приказу императрицы Озеровы будут находиться в крепости до особого распоряжения. После этих слов Маша, которая проплакала всю дорогу, сидя в казенной арестантской карете с братом и отцом, вновь задрожала всем телом, понимая, что своим необдуманным поступком обрекла себя и своих родных на тюремное, неизвестно на какое время заключение. Неистово боясь этой жуткой тюрьмы, и желая только одного – выбраться отсюда и спасти отца и брата, девушка попыталась попросить у коменданта Глушкова перо и чернила, чтобы написать письмо. Чемесов теперь являлся единственной их надеждой на спасение, ведь он обещал в случае провала помочь ей. Но комендант, оглядев Машеньку с ног до головы неприятным пронзительным взором, проигнорировал ее просьбу, и велел развести прибывших по разным камерам. Уже через полчаса, разлучив ее с родными, девушку привели в камеру с каменными стенами, мрачную, холодную и сырую. Ее надсмотрщик показал ей отхожее место в углу камеры. Это было просто отверстие в каменном полу, под которым находилась выгребная яма, из которой шло нестерпимое зловоние. Пока девушка в истеричном ужасе оглядывала неприглядную влажную камеру и каменное ложе с охапкой соломы, надсмотрщик проворно покинул помещение, заперев Машу на железный засов снаружи. Его удаляющиеся шаги затихли спустя пару минут.

Оставшись одна, девушка в панике, начала осматривать жутковатое мрачное пространство, в которое совсем не попадал дневной свет. В камере, кроме каменного ложа и отхожего места, более ничего не было, не считая небольшого оконца с решеткой, которое виднелось почти под потолком. Уже через пару минут Машенька обнаружила снующих по полу мышей. Это вызвало у девушки еще большую истерику и она залезла с ногами на каменное ложе, которое было единственным возвышением в камере. На ее глаза вновь навернулись слезы и она долго, тихо плакала, чувствуя, что не выдержит долго такого существования. Все ее печальные, безотрадные мысли, отягощались еще и мучительными страданиями оттого, что ее матушка так неожиданно скончалась, и она так и не успела попрощаться с нею. Более никто не приходил к ней, и лишь пару раз, утром и вечером, за эти двое суток в камеру входил ее надсмотрщик и приносил скудный запас еды, состоящий из хлеба, лука и ледяной воды. Машенька пыталась говорить с ним, желая узнать, как долго ей находиться в этом чудовищном каземате и просила дать ей бумагу и чернила. Но худощавый и лысый солдат, не говоря ни слова, уходил и вновь запирал ее.

Оттого теперь в этот полуденный час голоса за дверью показались ей странными, ибо за все двое суток в этом месте тюрьмы было очень тихо, и лишь изредка доносился писк мышей, снующих под ногами, и шум завывающего ветра снаружи. Заскрипел засов и Машенька, сцепив ручки, с сильно бьющимся сердцем, уставилась болезненным взором на входящих.

– Ваше сиятельство, проходите, она именно здесь, – раздался мужской голос, который Машенька вмиг узнала. В камеру вошла полная изысканная дама в дорогом рединготе и шляпке с вуалью, которая полностью скрывала ее лицо, и тот самый комендант крепости Глушков, который два дня назад встречал их у входа в крепость.

– Я бы хотела переговорить с госпожой Озеровой наедине, – бросила повелительно вошедшая дама.

– Да, конечно. Из всегдашнего расположения к Вам Екатерина Семеновна, – заискивающе начал комендант. Но дама властно приказала:

– Не надо имен!

– О, извините! Конечно, я оставлю вас наедине. Говорите. У вас есть четверть часа.

– Этого вполне достаточно, – согласилась княгиня.

Понятливо кивнув, Глушков быстро вышел и плотно закрыл за собой железную дверь. Оглядев дрожащую девушку в синем закрытом платье и в тонком рединготе, княгиня холодно осведомилась:

– Я пришла справиться о Вашем здоровье, дорогуша.