Конечно, представить себе картину «Карлсон поверженный» в виде, например, двух толстых ножек в полосатых носках, которые торчат из груды хлама, или «Карлсон летящий» во врубелевском духе – забавно, что и говорить. Хотя соположение трагического, рокового Демона и комического, вечно жрущего Карлсона само по себе занимательно. Но проблема-то ведь в другом. Проблема в том, что почему-то XX век большинство высоких символов предшествующих веков – и Средневековья, и Нового времени – транспонировал в нечто комическое. Наверное, так происходит потому, что в XX веке смешно верить в демонов, домовых, карликов и прочих существ, да и в Бога верить довольно забавно для многих. И потому лучший из когда-либо существовавших шутов, великолепный демон, тоненький мальчик-паж предстал в образе кота Бегемота. И, пожалуй, Булгаков был пророчески прав, когда вывел свиту Воланда в образе двух советских обывателей и одного кота. Как совершенно правильно когда-то сказала Новелла Матвеева (и я считаю, что это самая точная оценка художественных особенностей романа), в чем гениальность Булгакова? Казалось бы, нечистая сила может все, а кот говорит: «Отдай по́ртфель, гад!» Вот в этом и заключается принципиальная вочеловеченность этой нечистой силы. Она действительно сильно уменьшилась в масштабе, спрыгнула со своего пьедестала. И немудрено, что демон является в образе толстого летающего человечка.
И тут нам не обойтись без некоторого юнгианского экскурса, без юнгианского архетипа. Юнг относит ангелов и демонов к тем неизбежным, обязательным архетипам коллективного бессознательного, которые возникают помимо воли субъекта, присутствуют в его сознании имманентно, изначально. Мы всегда верим в то, что рядом с нами существует
Чем долее продолжалось Просвещение, тем смешнее становилась сама идея демона. Поэтому XX век представил нам большинство древних мифических сущностей в смешном, гротескном, утрированном виде. Джинн, могучий покровитель стихий, предстал безобидным Хоттабычем, который болеет на футболе, Сатана превратился в такого Валентина Гафта, потому что Воланд, страдающий ревматизмом, мелко обидчивый, склонный к дешевым эффектам, не тянет ни на полновластного Сатану, ни даже на фаустовского Мефистофеля («Из духов отрицанья ты всех мене / Бывал мне в тягость, плут и весельчак»). Даже страшный Мефистофель из сна Ивана Карамазова, который хоть и в клетчатых брюках, но обладает и огромным тайнознанием, и огромным влиянием, предстал сифилитическим бредом в романе Томаса Манна «Доктор Фаустус».
XX век сделал смешными большинство духов, несомненно существующих, видимо, потому, что только в таком виде человек XX века может их воспринять. И потому вполне естественно, что «Карлсон», как всякий удачный литературный проект, породил великое множество толкований. Есть квазиисторическое толкование, которое утверждает, что в образе Карлсона запечатлен Герман Геринг. Появилась даже бредовая совершенно, провокационная статья, что якобы Астрид Линдгрен в 1930-е годы входила в крайне правую партию национал-социалистов. Никогда она ни в какую национал-социалистическую партию не входила, она была ветераном социал-демократической партии, той самой, которая всю жизнь честно боролась за снижение налогов (последняя сказка-памфлет Линдгрен посвящена именно этой теме). Хотя сама эта конспирологическая версия о Геринге как прототипе Карлсона построена изящно.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное