Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания

Я был единственным человеком, с которым Сурду мог общаться. Мое детство прошло на Украине, в деревне, наполовину украинской, наполовину молдавской: отец служил там агрономом у помещика. Мы объяснялись с Сурду на обоих языках, и он сразу привязался ко мне. Он не отходил от меня ни на шаг, счастливый тем, что кончилось горькое одиночество, в котором он жил с самого начала войны на фронтах, в госпиталях, в запасных батальонах, в отрядах пополнения и снова на фронтах. Сурду все приставал ко мне с расспросами: почему война, отчего война, из-за чего война? Он часто с сокрушением повторял, что сам-то он, конечно, человек темный, но как же это грамотные недоглядели и допустили, чтобы произошло такое несчастье, чтобы люди убивали, калечили и разоряли друг друга и — это самое главное — чтобы во всем этом заставляли участвовать неграмотных, которые даже не знают, из-за чего все началось? Он был настолько забит, наивен и прост, что меня иногда охватывало чувство вины перед ним за всех грамотных людей.

Осенью 1916 года мы попали в одну роту под Двинском. Некоторое время провоевали благополучно, а в конце декабря выдался сумасшедший день, немец положительно неистовствовал. Разорвался снаряд, осколок попал в солдата, который прятался за спиной Сурду. Солдат был уже человек немолодой, совершенно измученный и нередко производил впечатление полоумного. Осколок попал ему в грудь, солдат свалился, его стоны были похожи на всхлипывания, и Сурду спокойно сказал ему по-украински:

— Чего ж ты, глупый, плачешь? Ты ж уже отвоевался. Что ты плачешь?

Но в эту минуту Георгий и сам упал: разорвался новый снаряд, осколок попал ему не то в бедро, не то в низ живота, кровь хлынула обильно.

Сурду увидел, что пришла наконец его смерть. Он встретил ее просто. Я положил его голову к себе на колени. Больше я не мог сделать для него ничего. Садилось солнце, тень опускалась Георгию на глаза, как грустное прощание.

Внезапно прибежали санитары. Они быстро уложили обоих раненых на носилки и унесли. Но Георгий уже не чувствовал этого. Он был без сознания.

Неужели он выжил?

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

В середине ноября 1917 года, тотчас после Октябрьской революции, партия направила меня на работу в Бессарабию. Остановились на мне опять-таки благодаря моему знанию молдавского языка.

Бессарабия была краем нищих крестьян, и эти нищие крестьяне, по темноте своей, очень сытно кормили помещиков и кулаков.

Ленинский земельный закон потряс молдавскую деревню.

Раздел земли мы начали в декабре, и проходил он в боевом темпе.

Но помещики и буржуазия тоже не дремали. Они задумали отторгнуть Бессарабию от России и присоединить к Румынии. Организация, которая взяла на себя хлопоты по этому делу, называлась «Сфатул-Церий» — «Краевой Совет». Она действовала энергично.

Шестого января 1918 года из Киева прибыл, эшелон трансильванских румын. Во время империалистической войны они служили в австрийской армии и в России попали в плен. Их содержали в лагере под Киевом. На

Украине власть была тогда в руках пресловутого Петлюры. Лидеры «Сфатул-Церия» легко с ним сговорились. Он якобы отпустил пленных румын по домам, но этим «репатриируемым» дали оружие, и когда эшелон проезжал Кишинев, им внезапно приказали захватить вокзал.

Все это произошло ночью. А к утру мы заставили их сложить оружие.

Операцией руководил Григорий Иванович Котовский, великий мастер внезапного и смелого удара.

Я встретил его впервые едва ли не в самый день моего приезда в Кишинев, во «Дворце Свободы», как тогда называли горсовет. В помещении было полно народу, стояла невообразимая и шумная сутолока. Внезапно все стихли, все точно затаили дыхание, и мы увидели Котовского. *

Его имя уже тогда было окружено романтической славой.

- Котовский работал в военной секции исполкома. Там было немало людей, имевших военный опыт: они все-таки воевали с четырнадцатого года. Но командиром стал Котовский, хотя он-то прослужил в армии всего каких-нибудь три месяца.

Когда на кишиневском вокзале высадились вооруженные трансильванцы, туда прибыл Котовский.

Трансильванцы хотя и вошли в город, но под конвоем, в качестве наших пленных.

Однако весь город уже знал, что в доме помещика ХерЦа — кажется, на Садовой — все-таки разместился, пока еще негласно, штаб будущей оккупационной румынской армии. А у нас всего только и было, что три тысячи бойцов. Ждать подкрепления было неоткуда: между нами и революционной Россией лежала петлюровская, а затем гетманская Украина.

Нашим войскам пришлось оставить Кишинев. В пасмурное, сырое и желтое утро тринадцатого января в город вошла румынская королевская армия.

Вскоре в Кишиневе собрался крестьянский съезд. Подготовили его мы, выборы провели мы, но открыть его нам уже не пришлось, — открыл «Сфатул-Церий». Правда, делегатов пересортировали: украинцев и русских не пустили, оставили только молдаван, очевидно желая сыграть на их национальных чувствах.