Иноземец

Снова тот же взгляд. Она остановилась перед смертоносным квадратом ковра, отключила его и снова посмотрела на Брена.

- Зачем задавать бессмысленные вопросы? Вы все равно не поверите никакому ответу.

Ее слова поставили его на место. Сделали чужим и заставили осторожно подбирать слова.

- Но я - земной человек, нади.

- Значит, все-таки ваш ман'тчи не с Табини?

Опасный вопрос. Смертельно опасный.

- Конечно с ним!.. Но что, если у кого-то два... два очень сильных ман'тчиин?

- Мы называем это испытанием характера, - сказала Чжейго и открыла дверь.

- Мы - тоже, нади Чжейго.

Он все-таки завладел её вниманием. Черная, широкоплечая, внушительная, она стояла на фоне светлого прямоугольника - в коридоре освещение было ярче. Стояла так, словно хотела что-то сказать.

Но тут назойливо запищала карманная рация. Чжейго лаконично поговорила со штабом, снова спросила, где Банитчи, и штаб сказал, что из лаборатории он уже ушел, но сейчас на совещании и отрывать его нельзя.

- Спасибо, - сказала она в рацию. - Передайте мое сообщение. - И, уже Брену: - Обе проволоки будут активированы. Ложитесь в постель, нади Брен. Если понадоблюсь - позовите, я буду снаружи.

- Всю ночь?

Несколько секунд тишины.

- Не выходите в сад, нанд' пайдхи. Не стойте перед дверью. Будьте благоразумны и ложитесь в постель.

Она закрыла за собой дверь. Проволока автоматически включилась - так он решил. Потому что она поднялась, когда защелкнулся замок двери.

И все это - и Чжейго, и проволока - в самом деле нужно, чтобы охранять мой сон?

И где Банитчи? И что означал этот обмен вопросами, эти разговоры о верности? Он не мог вспомнить, кто первым затронул эту тему.

* * *

Возможно, Чжейго отказалась от спора с ним - но сейчас, на краю сна, когда ему больше всего хотелось спокойствия мысли, он не был уверен даже, кто этот спор начал и кто на нем настаивал или с каким намерением. Плохо справился. Весь вечер с Банитчи, а потом с Чжейго, прошел в напряжении, на грани, как если бы...

Сейчас, когда он прокручивал в мыслях последний разговор, ему казалось, что Чжейго пыталась что-то выведать так же настойчиво, как он сам, хотела узнать что-то, все время - ловила каждую возможность, подталкивала, вызывала на разговор, была готова стерпеть обиду и самое худшее истолкование своих слов. Может быть, просто сказывалась неопытность Чжейго в общении с пайдхи - он больше имел дело с Банитчи и обычно надеялся, что Банитчи все растолкует ей. Но никак не получалось вычислить, почему Банитчи бросил его в этот вечер - ничего не приходило в голову, кроме самого очевидного ответа: что Банитчи, как старший в этой паре, был озабочен более важными для властителя делами, чем какой-то пайдхи.

И, насколько можно судить, ни я, ни Чжейго не добились в споре полного преимущества, ни один из нас не вынес из разговора ничего полезного, что можно обдумать и сделать выводы, - лишь ещё одно напоминание и мне, и ей, насколько глубока разница и какой опасностью может обернуться в любую минуту эта непреодолимая граница между атеви и людьми.

Не удалось даже донести смысл, растолковать свою точку зрения одной-единственной женщине-атева, высокообразованной, непредубежденной и имеющей все основания внимательно слушать. Как же тогда удастся передать хоть что-то какому-нибудь совету не в диалоге, а с помощью заранее подготовленных речей, как добиться лучшего понимания у народа в целом, который, после двух столетий мира, согласился: ладно, очень хорошо, что люди остаются на Мосфейре, и с недовольным ворчанием уступил - так уж и быть, пусть компьютеры имеют числа, как имеют определенные размеры столы и определенную высоту - барьеры... но, Господи, даже просто расставить мебель в комнате - это значит соблюсти правильные соотношения и соразмерения и не забыть о счастливых и несчастливых сочетаниях, благоприятных и неблагоприятных - атеви говорят агинги'ай - "счастливая числовая гармония".

Отсюда исходит красота, считают атеви. Несчастливое не может быть прекрасным. С несчастливым нельзя спорить или воздействовать доводами разума. Правильные числа должны складываться, а равное распределение даже в простом букете цветов - это выражение враждебности.

Одному Богу известно, что выразил я в этом разговоре с Чжейго такого, чего вовсе не собирался выражать...

Он разделся, он выключил свет и бросил опасливый взгляд на гардины, которые ничем не намекали на присутствие смертоносной проволоки - или таящегося убийцы. Он лег в кровать - не в том конце комнаты, свежий воздух из решетчатых дверей не доходил сюда по прямой.

И вечерний бриз был слишком слаб, чтобы сюда достать.

Он не собирался спать, пока не переменится ветер. Можно смотреть телевизор. Если телевидение работает. А это сомнительно. Если уж случалась авария, её не устраняли всю смену. Он смотрел на гардины, он пытался думать о деле, которое обсуждалось в совете... но мысли его снова и снова возвращались к этому утру, к аудиенц-залу, к Табини, объявляющему эту проклятую месть, которой Брен вовсе не хотел - определенно он не хотел такой рекламы.