Иноземец

Пока он добрался до верхнего коридора, по всему телу проступил липкий пот. Может, ничего и не случилось, может, это просто страх и самовнушение, но ему уже не хватало воздуха, а поле зрения начало затягиваться темнотой по краям. Коридор превращался в ночной кошмар, шаги по деревянному полу отдавались зловещим эхом. Он вытянул руку к стене, чтобы не упасть, и рука исчезла в странном темном нигде на краю поля зрения.

"Я попал в беду, большую беду, - думал он. - Надо добраться до двери. Я не имею права свалиться в коридоре. Я не должен показывать, что реагирую так на это зелье... никогда не показывай страха, никогда не показывай неудобства..."

Дверь, пошатываясь из стороны в сторону посреди темного туннеля, постепенно приближалась и увеличивалась. Кое-как он разглядел расплывающуюся ручку, нажал на нее. Дверь отворилась и впустила его в ослепительное сияние от окон, белых, как расплавленный металл.

"Закрыть дверь, - думал он. - Запереть. Я должен лечь. Я могу заснуть на какое-то время. Нельзя спать с незапертой дверью".

Замок защелкнулся. Да, точно защелкнулся. Он повернулся лицом к идущему от окон сиянию, сделал, шатаясь, несколько шагов, но потом обнаружил, что идет не в ту сторону - к свету.

- Нади Брен!

Он резко повернулся, напуганный раскатившимся эхом, напуганный темнотой, которая надвигалась со всех сторон, с краев поля зрения, а теперь вот она уже и в самом центре... Темнота вытянула руки, схватила его, оторвала от пола и завертела так, что не поймешь, где верх, где низ.

Потом все стало белое-белое, пока перед глазами вновь не заполыхала свирепая серость, и он обнаружил, что согнут над каким-то каменным краем и кто-то выкрикивает приказы, которые отдаются болезненным звоном у него в ушах, и стягивает с него свитер через голову.

Потом ему на затылок хлынула вода, холодная вода, хлынула свирепым потоком, от которого мозги в черепе затарахтели. Он невольно втянул её в себя, словно глоток воздуха, и попытался бороться, чтобы не утонуть, но его руки сжимала железная хватка, а другая - кто это, сколько у него рук?! стискивала сзади его затылок и удерживала в согнутом положении. Если попытаться повернуть голову, точно задохнешься. А если оставаться в этом положении, вниз головой под водопадом, то хотя бы дышать удается в промежутках между спазмами кишок и желудка, который не может выбросить из себя больше, чем в нем есть.

Руку пронзила боль. Кто-то меня пронзил, и я истекаю кровью, а может, рука распухает, а тот, кто держит голову, твердо решил меня утопить... По внутренностям прокатывались волны тошноты, в крови раз за разом поднимались обжигающие приливы, не имеющие никакого отношения к лунам этого мира. Они не люди, эти твари, которые окружили меня и не отпускают, они меня не любят - атеви в лучшем случае хотели бы, чтобы людей вообще не существовало и они никогда не появлялись здесь... да, столько крови было пролито, пока удерживали Мосфейру, и мы были виноваты, но что ещё нам оставалось делать?

Он начал мерзнуть. Холод от воды проникал все глубже и глубже в череп, пока темнота не начала отступать и он смог видеть серый камень, и воду в ванне, и ощущать чужие руки у себя на затылке и на запястьях, и чувствовать, что от них больно. И коленям было больно на каменном полу. И руки онемели.

Голова становилась все легче, её затопляло странное ощущение. "Так что, это я умираю? - думал он. - Это вот так умирают? Банитчи с ума сойдет..."

- Закройте воду, - сказал Банитчи.

И тут Брен вдруг почувствовал, что его переворачивают на спину, швыряют на что-то - к кому-то на колени, кажется, - а потом ощутил, как к замерзшей коже прикасается одеяло, очень приятное, но какое-то тут совершенно неуместное. Зрение возвращалось и уходило снова. Одеяло желтое, подумал он, но не понял, почему это так важно. Он испугался, когда кто-то поднял его как младенца и понес, испугался, что этот... этот атева собирается нести его вниз по лестнице, она ведь была где-то здесь, он запомнил, последнее, что запомнил... Ему совсем не нравилось, что его несут, это же опасно...

Руки разжались и выпустили его. Бросили.

Он закричал. Спина и плечи ударились о матрас, за ними - все остальное.

Потом кто-то грубо перекатил его, перевернул лицом вниз, на шелковый скользкий мех, стащил с него одеяло, сапоги и брюки, а он лежал, парализованный, сознавая все происходящее, но сознавая также ломоту в висках, которая предвещала жуткую головную боль. Среди общего гомона в комнате он различал голос Банитчи - значит, теперь уже все в порядке. Раз Банитчи здесь, все будет нормально. Он сказал, чтобы помочь Банитчи:

- Я пил чай.

Удар по уху взорвался болью.

- Дурак! - сказал Банитчи где-то наверху над ним, рывком перевернул его на спину и накрыл шкурами.