Заниматься с Милой Гранчар было всё тяжелей и тяжелей. С каждым днём я чувствовала, что у меня вот-вот сдадут нервы. Немецкий язык для неё был просто пропастью. Она в простейших предложениях делала кучу ошибок. Разумеется, наша учительница, фройляйн Лауэр снисходительно относилась к знаниям хорватки и долго билась над её поистине ужасной грамотностью. В силу молодости, она жалела эту неряшливую, угрюмую и чем-то вечно озадаченную ученицу, очевидно полагая, что она такой стала от напряжённых отношений в классе.
Да, немудрено в таком коллективе растерять прежний интерес к учёбе. Во мне же боролись два чувства к Миле -- это и отторжение от неряшливой хорватки, и сочувствие к ней. Как раз на перемене ученицы буквально окружили нас и, таращась на Милу, засыпали вопросами:
-- Ты чья такая будешь? -- спрашивала Маррен Кюрст.
-- Как так "чья"? -- не поняла Мила, пытаясь при этом улыбаться, однако выходило всё неестественно.
-- Ну, в смысле, Филипп Гранчар не твой отец?
-- А вы его знаете? -- Мила, кажется, несколько смутилась. Казалось, она стесняется своего отца, упоминает о нём неохотно, хотя я лично видела Филиппа Гранчара и ничем, кроме надменности, он не отличался от остальных.
-- Надо же, дочка контуженного! -- воскликнула Хильда Майер и громко рассмеялась.
-- Зачем вы его так называете? -- спросила Мила, густо покраснев.
-- Я что-то не так сказала? -- Хильда притворно захлопала глазками. -- Он с моим отцом работает, его так все в цеху называют. А ещё передай своему папе, -- закричала Хильда, -- что мы его поздравляем! У него просто очаровательная дочка... Ну точно как он!
-- Они с контуженным -- два сапога пара, -- вставила Ирма.
-- Да, мы с папой -- два сапога пара, -- вновь брякнула Мила, после чего по классу опять прокатилась волна смеха.
-- А ты смешная, правда.
А Мила, простодушное создание, думала, видимо, что они просто веселились, что они смеялись над её словами, над её шуткой, а не над нею самою.
Изначально и я воспринимала прозвища, как что-то безобидное. Думала, весёлые девочки, любят пошутить, потому я ничего не заподозрила, когда кто-то назвал меня шайбой.
-- Рот до ушей, лицо приплюснутое, просто шайба, -- не унималась Хильда Майер.
-- Эй, шайба! -- взвизгнула сзади Кюрст, да так, что я аж подскочила и резко повернула к ней голову.
-- Видишь, отзываешься уже, -- хохотнула Хильда.
Смех их был настолько заразительным, что я смеялась вместе с ними. Я ведь и не догадывалась, что надо мной тоже смеются. Это была только разминка перед настоящей травлей. Но пока я оставалась в счастливом неведении, одноклассницы продолжали перемывать кости отцу Милы.
-- Гранчар у нас знаменитость! -- Хильда многозначительно подняла палец. -- Как въехал сюда, стало на фабрике весело -- постоянно то поёт, то говорит сам с собой, особенно когда с похмелья.
-- А чего он сюда приехал? Неужели в Далмации не жилось?
-- Видели его, у вокзала валялся пьяный.
-- Так он что, до глюков допился?
Это уже было просто омерзительно. Я видела, что Мила с трудом сдерживает слёзы, и тогда во мне проснулось чувство справедливости.
-- Прекратите сейчас же! -- крикнула я. -- Это гадко так об её отце говорить.
Одноклассницы переключились на меня.
-- А что такого? Разве это не правда? -- спросила Кюрст. -- Не суйся не в своё дело, шайба. Не тебя же обсуждаем, да? Вот и молчи себе.
Я покорно села за парту, а одноклассницы продолжали обсуждать и Милу, и её чудаковатого отца, а теперь ещё и меня, что я де вступилась за Милу, стало быть, мы подруги. Ну конечно, выбрали удобный объект для травли и любого, кто посмеет сказать слово против, начинают травить за компанию. Вроде самые обычные и нормальные девочки, а ведут себя, как жадные вороны. Почему-то тогда я думала, что все мои проблемы и обидные прозвища вроде "шайбы" или "дылды" от того, что я общаюсь с Милой, и пыталась как-то отделаться от налепленного на меня ярлыка, но позже поняла, что надо мной издевались только за то, что я есть, за то, что вообще жива. Как с первого дня я стала "гадким утёнком", так и осталась им до конца.
Потом я не раз думала о том, каким иногда важным бывает самое ничтожное событие в судьбе человека. Да что там человека! В жизнях нескольких десятков людей -- в жизнях и в смертях.
Что было бы, если бы инспектор учебного округа, присутствовавший на экзамене, всё-таки настоял на том, чтобы Милу Гранчар не зачисляли в гимназию, дав ей ещё один год для подготовки? С кем бы я тогда оказалась за одной партой? Как бы проходила дальше моя школьная жизнь? А что было бы, если бы Мила вообще не явилась в тот самый первый учебный день? Иногда сущая мелочь может повернуть в неожиданную сторону все последующие события. Стала бы я изгоем, если бы с самого первого дня со мной рядом не оказалась эта странная неряшливая, нескладная девочка с таким непонятным и сложным выражением лица?