Инсектариум

«Прошло уж столько лет, а всё не вянет
Жар… красный лепестков, хоть аромат угас.
Бывает так всегда: с годами меркнет страсть,
Но чувство нежное слабей… слабей от этого не станет…»

Вручил со словами, столь же прекрасными, сколь и мною только что нещадно переиначенными. О, мертвеющий язык исчезнувшего королевства!.. О, мой родной язык, несправедливо забытый мною до невозможности даже повторить сказанное на нём. Повторить, не переврав цитаты.

Что же было далее? Далее Бенедикт попросил меня по возвращении в Австрию первым делом поместить цветочек в том самом склепе, где покоится тело моей Анны. А я ведь так и не назвал ему этого имени… Не решился назвать. Странно, безмерно странно. Так, верно, не решаются назвать имени усопшего тому, кем был он при жизни любим.

Цветок… Цветок. Отчего год минул, а вспомнил я о тебе лишь сейчас? Нынче же…

(Цветок выскальзывает из старческих пальцев и, подхваченный порывом ветра, уносится в открытое окно)

Нынче же.

(С обреченным видом возвращается в кресло)

Пало наше королевство. Теперь я австриец. Об одном только жалею: перестал композиторствовать. Давным-давно прекратил, будто бы страсть к сочинительству разделила безвременную кончину со способностью к нему. Чиновничья рутина — то болото, в котором насмерть тонет всякий незадачливый творитель. А вдохновенные гордецы, брезгующие даже намочить башмак в серой этой жиже, — мёрзнут и голодают по замшелым берегам. И всё ж — чего греха таить? — конец один у всех. Потонуть иль помереть с голоду? Кажется мне порой, что я уже мёртв.

И стар. Обеспечив себе долгою кропотливою жизнью — сытую старость, питаюсь лишь воспоминаниями да слухами. Слыхал вот, например, что давече одному самонадеянному музыканту-сочинителю — местному нищему из породы тех самых вдохновенных гордецов — Некто в Черном заказал Реквием. Реквием. Некто в чёрном. Понимаете?.. Реквием.

Слава тебе, смерть, забирающая лучших. Пало королевство, пало.