Insomniac (СИ)

Период одиночества истёк. Пожалуйста, внесите плату в виде девичьей глупости, нерешительности и страданий по ненавидящему Вас охотнику, чтобы продлить.

— Ты хорошо себя вела? — спросил Канаме и поцеловал её руку. Где-то рядом лихорадочно перевела дыхание Лука, пока Юуки соображала, почему голос брата звучал так странно: то ли с недовольством, то ли с надеждой. Она уже собиралась ответить, что всё было почти замечательно, как с лестницы сверху, как глас Божий, раздался крик Айдо:

— Она провалила тест по истории, Канаме-сама!

— Это так? — Теперь в его тоне отчётливо звучали нотки недовольства. Его рука твёрдо сжимала её, но не до боли. Прикосновения брата дарили ощущение безопасности.

— Э-э…

— Что ж, это было ваше первое занятие по истории, я прав? — Канаме прошёл чуть вперёд, его голос резко похолодел. Чистокровный думал о том, что этого слишком мало для наказания, ведь он милосердный брат. Юуки кивнула, а Айдо продолжил сдавать её с поличным, не забыв упомянуть о задании в виде реферата.

— Хорошо, — сказал Куран, когда Ханабуса наконец закончил бранить принцессу, — мне надо завершить пару небольших дел, а потом я примусь за твоё образование, Юуки. Раз в этом доме больше никто на это не способен. — Айдо напрягся после этих слов, а затем поймал на себе угрожающий взгляд хозяина особняка. — Да, Айдо, ты будешь наказан. Твоя неспособность научить Юуки чему-либо меня утомляет. Было бы отличным решением нанять другого репетитора, но кому ещё я могу доверять. Сейрен, принеси чай в мой кабинет, пожалуйста.

Кнутом и пряником.

Айдо покраснел из-за смешавшихся в его голове эмоций: от предстоящего наказания и от лести, сошедшей с уст его кумира. Юуки во все глаза смотрела на него снизу вверх.

— Чего уставилась, Кросс?! — разъярился Ханабуса. Развернувшись, он побежал в свою комнату и крикнул через плечо: — Вечно я из-за тебя страдаю!

Юуки выдохнула и вдруг обнаружила, что осталась совершенно одна в огромной комнате. Внутри всё потяжелело от этой мысли, словно сердце обратилось в камень. Она хотела быть рядом с ним, чтобы не испытывать этого гнетущего чувства. И плевать на его небольшие «тёмные дела».

Принцесса Куран аккуратно открыла дверь в кабинет Канаме, толкая её носком туфельки, и как можно осторожней пробралась внутрь, стараясь удержать всё на серебряном подносе. Заметив удивлённый взгляд Канаме, сидящего за столом с застывшей в воздухе рукой с ручкой, она широко улыбнулась.

— Я перехватила Сейрен по дороге к тебе и отняла у неё поднос с чаем.

— Неслыханная дерзость. — К изумлению Юуки, Канаме пребывал в лёгком расположении духа, готовый даже пошутить. Она любила такое его настроение, хотя чаще всего он был хмур и задумчив, но если подумать, то и она обыкновенно была сама не своя, изводя внутреннее «я» заверениями о том, что она не вампир.

— Я подумала, — сказала Юуки, ставя поднос на стол и выставляя сервиз, — что пока ты здесь, надо проводить с тобой больше времени, даже если ты занят с документами. Поэтому я посижу тихо в стороне, чтобы не мешать.

— Раз ты здесь, то бумаги подождут. — Куран окинул быстрым взглядом сервиз и снова посмотрел на Юуки. — Во время операции перехвата могла отвоевать чашку и для себя.

— Я не голодна, — мотнула она головой, пока наполняла его чашку тёмным душистым чаем. Глаза принцессы потемнели. Она подумала, что не отказалась бы утолить сверхъестественный голод — Канаме не было два дня, и жажда крови уже давала о себе знать, пусть и не в привычном состоянии агонии. Но Юуки не хотела мучить себя и его сейчас. Ей хотелось просто быть рядом, без всяких мучений, которых вывалилось на них обоих через край.

Она села и с удовольствием стала наблюдать за его движениями. Он всегда был так строг в одежде, когда находился в официальной обстановке — всё было на месте до последней булавки. Зато дома позволял себе такие послабления, как две-три расстёгнутые пуговицы на груди и по одной на манжетах, рубашку навыпуск, менее тёмные цвета. Ей нравилась атмосфера уюта, которая создавалась в такие моменты. Будто не было и нет пропасти между ними. Будто он вечно был ласковым и заботливым старшим братом, который никогда её не покидал. Точнее, которого она не покидала. От радости этого ноющего в груди чувства ей хотелось зарыться пальцами в его волосы и ощутить тепло его ладоней и силу его рук.

Юуки вспомнила самый первый день дома. Когда они вернулись сюда после десятилетней разлуки, и Канаме признался во всех совершённых им грехах, говоря, что его руки по локоть в чужой крови, она, рыдая, сказала, что любит их — эти крепкие руки, пронизанные венами, что были полны напитка, который даровал ей покой.

Сколько ещё преступлений она готова простить его прекрасным рукам?

Если однажды терпение возлюбленного брата кончится, и он убьёт Зеро, простит ли она ему это?

Что вообще нужно вытворить, чтобы его терпение кончилось?

«Я не должна доводить нас до края, — мысленно говорила себе Юуки, — я должна стать…»