Инспектор Антонов рассказывает

— Ха-ха-ха, и это бывало… — Через мгновение он снова становится серьезным и объясняет: — Я брал не для того, чтобы взять, а для того, чтобы позлить брата. Однажды даже переборщил… — И он в нескольких словах рассказывает мне историю с долларами, деликатно умалчивая только о действиях Доры. — Естественно, если бы я знал, что деньги казенные, я бы этого не сделал, — добавляет Филипп. — Но как я мог предполагать такое? Я думал, что доллары принадлежат Марину, и сказал себе: пусть помучается немного за границей так, как я мучаюсь тут каждый день…

— Вам действительно нелегко живется?

— Нет, сейчас уже нет. Год, как не могу жаловаться. Получаю даже больше заказов, чем могу выполнить. Видите вон там, — он махнул рукой в сторону стола перед окном, — это все эскизы. Но вы же знаете, деньги — это еще не все.

— А чего еще вам не хватает?

— Я вам отвечу, если это действительно вас интересует.

Но вместо ответа он вынимает из кармана пачку «БТ», предлагает мне сигареты и, едва мы успеваем закурить, наклоняется ко мне и произносит вполголоса, но многозначительно, как бы изливая душу:

— Удачи мне не хватает, товарищ инспектор, удачи!

— Ну, это вообще дефицитный товар, — замечаю я.

— Да, но не для всех. Для брата моего, например, это вовсе не дефицит.

Филипп поднимает руку, словно для того, чтобы предварить некое замечание с моей стороны, хотя мне и в голову не приходит возражать, и продолжает:

— Разумеется, Марин работает, и работает крепко. Целые ночи портит зрение над своими чертежами. Но я разве не работаю? Я разве не просиживаю точно так же ночи над этим столом? И каковы результаты? Один — всеми признанный архитектор, талант, баловень судьбы, а другой — ремесленник, работяга на сдельщине…

Он опять поднимает свою белую, холеную руку, чтобы предупредить новое мое возражение, хотя и на этот раз такового не предвидится.

— Не думайте, что во мне говорит зависть. Пусть мой брат и подобные ему преуспевают, Это естественно. Если ты трудолюбивый и способный, это естественно. Только естественно ли, что другие, столь же способные и трудолюбивые, топчутся на месте? Простите, если я снова вернусь к своему примеру, но что поделаешь: человек всегда все поворачивает лицом к себе. Смотрите: за дипломную работу я еле получил тройку. Почему тройку? Да потому, что я был достаточно благоразумным (или неблагоразумным), чтобы в точности следовать советам моего профессора. Это бы еще ладно, но вкусы моего профессора разошлись со вкусами большинства членов совета. И мне влепили тройку за добросовестную работу, поглотившую столько труда. После того как я понял, что академическая живопись уже не котируется, я попробовал себя в другом. Вот, смотрите! — Он показал небрежным жестом на полотна, от оценки которых я воздержался выше. — Современно и не хуже целой массы современных полотен. И что из этого вышло? Мои работы даже не взяли на выставку, потому что как раз тогда кто-то спохватился, и была объявлена война модернизму. Ладно, сказал я себе. Засучил рукава и за два месяца накатал целую серию пейзажей Копривш- тицы, реалистических до невозможности. Попросил устроить выставку, прибыла комиссия, посмотрели, пошушукались и сказали «нет!». Дескать, это этюды, ученические работы, избитая техника и прочее. Я бы мог продолжать биться головой об стену. Мне, знаете, упорства не занимать. Но жить-то ведь надо. Потом произошел конфликт с братом, я перебрался сюда и вот ковыряюсь тут с буквами.

Он замолкает, продолжая изучать меня своими мягкими карими глазами, словно пытаясь угадать, пронял ли он меня своей одиссеей или я слушаю только из вежливости. Потом он добавляет:

— Если бы те же самые обстоятельства совпали в несколько иной комбинации, результат был бы совсем иным, не правда ли? Если бы вкус моего профессора отвечал вкусам членов совета, я получил бы «отлично». Если бы я представил картины в жюри на год раньше, их бы взяли на выставку… Несколько таких удачных совпадений — и вот тебе успех! Знаю, вы скажете, что, может быть, мне не хватает таланта и прочее, но талант, товарищ инспектор, дело туманное, и, чтобы разобраться, талантлив ты или нет, нужно прожить годы, а сколько у нас таких посредственностей, которые сходят за талантливых и которых приятели расхваливают в газетах?

— Наверное, есть такие случаи, — замечаю осторожно, так как вижу, что на сей раз мой собеседник замолкает окончательно. — Хотя, честно говоря, область, которую вы затрагиваете, от меня довольно далека. Я, знаете, специалист главным образом по убийствам, да и то не как практик…

— Это я знаю, — улыбается Филипп. — Вообще вы извините меня за мои откровения, но, сами понимаете, у каждого есть своя скрытая рана.

— Да, это так, — отвечаю. — Важно, чтобы она не кровоточила. И тогда о ней забываешь. Если она, конечно, не смертельная.

— Ну, до этого еще не дошло. Держусь как-то на поверхности. Вообще я привык смотреть на жизнь спокойно.